– Просит развода.

Кора недовольно сморщила нос.

– Хочет лишить меня удовольствия сделать тебя вдовой. Хотя, боюсь, мне самой уже пришел черед.

– Ерунда! Сегодня не умирают от аппендицита! – возмутилась я.

Но бледный вид Коры все же вызывал беспокойство.

– Ты выполнишь мою последнюю просьбу? – попросила подруга.

– Что угодно! – улыбнулась я.

Она схватила меня за руку и зашептала:

– You are my sister![62]На тебя я всегда могу положиться!

– Во веки веков, аминь!

– У тебя остался яд? – Кора заглянула мне в глаза, я растерялась и кивнула. – Майя! Поезжай в Кастеллину и смешай американке коктейль покрепче! Грех этого не сделать!

О, черт! С обещанием я поспешила.

Наверное, мое лицо так передернуло, что Кора не удержалась от смеха.

– Ой, как больно! – заскулила она. – Не смей шутить, мне смеяться больно, и вообще мне не до шуток!

– Я и не думала шутить. Пожалуйста, без меня! Действуй! Я пас! Давай сама! Капли еще долго не испортятся, ты успеешь поправиться.

Спор длился почти два часа. Я твердила «нет», Кора настаивала, что «да». Наконец вошла больничная сестра и выставила меня за дверь.

По пути домой я все думала, отчего это Кору так заклинило на том поместье?! Она даже пообещала мне в награду треть своего состояния, если отравлю американку, и угрожала войной, если откажусь. Что, если наркоз повредил ей мозги и она превратилась в неисправимую преступницу? Посылает меня на дело, а у самой железное алиби! А прежде мы всегда все делали вместе. Хочет меня подставить? Решила от меня избавиться? Как бы там ни было, я не стану больше навещать ее в больнице. Пусть к ней ходит Марио с цветами и Эмилия со свежим бельем.

Но все, как водится, сложилось по-другому. Наутро Эмилия забрала Бэлу с собой в гости к ее кузине, в деревню, где как раз случились гастроли цирка-шапито. Думаю, Эмилии и Марио так нужен мой сын, потому что они сами – два больших ребенка.

На этот день я запланировала несколько дел, и все они были из тех, что вновь и вновь хочется отложить. Я собиралась прожить этот день без всяких угрызений совести и для себя. Я редко оставалась одна и была рада, что весь дом и сад сегодня – только мои. Наконец-то я приготовлю себе что-нибудь вкусное, как мне хочется, и ни с кем не поделюсь! Ой, а масла-то и нет! Большая банка для зеленовато-золотистого оливкового масла была пуста. Никто не совершенен, даже Эмилия.

«Кто играет с огнем – сам сгорит». С чего вдруг мне вспомнилось это предостережение покойного Эрика? При чем тут я? Такая угроза относится больше к Коре, чем ко мне. В отличие от нее, я совсем не азартна, не люблю рисковать, поэтому мы с Бэлой и добрались домой без приключений, целыми и невредимыми. И сегодня, если бы Эмилия не оставила меня без масла, ничего бы и не случилось.

Я гнала по шоссе, на этот раз нисколько не тяготясь никакими страхами.

Вино и масло лучше покупать прямо у производителей, да и загородная прогулка пойдет на пользу. Найду ли я ту проселочную дорогу, что ведет в тосканский дворец? Съезжу туда! Погляжу издали на дом, которым бредит Кора, чтобы уж забыть о нем навсегда и больше никогда сюда не возвращаться.

Должно быть, я не туда свернула. Незнакомая дорога вилась серпантином выше и выше в гору, но стала узкой, неровной, машина прыгала по камням. А итальянский полдень был в разгаре. В такое время, когда сам Пан отдыхает, не встретишь ни одной живой души, не у кого спросить дорогу. Ну и ладно, на что мне сдался этот замок, куплю масло в первой попавшейся крестьянской усадьбе, выберусь отсюда и пообедаю в Кастеллине. Я остановила машину, вышла пройтись, нарвала букетик душистого горошка, распевая во весь голос: «Господь тому являет милость, кого он шлет в огромный мир»[63].

Исполнение последней строфы «На волю Божию отдамся…» прервал визг тормозов и грохот на дороге. Какой-то сверкающий джип едва не снес неплотно закрытую дверцу «Феррари». Неужели я неправильно припарковалась? Или этот горе-водила просто не вписался в поворот?

Тем временем из помятого джипа вышла женщина в ярко-розовой блузе и белоснежных брюках. Мы пошли навстречу друг другу. Был ровно полдень.

Блондинка. Крашеная, конечно. Цвет неестественный. Каблуки высокие, еле идет по камням. Женщина подошла ближе. Ровесница нашей Эмилии. Тощая, сухая, как палка. Не буду с ходу пускаться в разборки. Я вежливо осведомилась, не пострадала ли она. В ответ незнакомка покачала головой, растерянно глядя на дверь «Феррари», которая держалась теперь на честном слове. Я же перешла в наступление:

– La mia macchina è danneggiata, ed è colpa Sua![64]

На ломаном итальянском она виновато спросила, может ли моя машина ездить. Держалась любезно и, видимо, полностью признавала свою вину со всеми вытекающими финансовыми последствиями. Долго извинялась. Что за запах? А, мадам выпила аперитив!

– Может, перейдем на английский? – предложила я.

Она обрадовалась и сделалась разговорчивее.

Ее зовут Памела Лачнит, она живет тут неподалеку. Поехали к ней, выпьем кофе, а ее садовник займется моей машиной. А что я вообще делаю в этой глуши?

Я рассказала, что живу во Флоренции, поехала за оливковым маслом и заблудилась. Машина не моя, а моей подруги, и она будет в ярости.

– Так вы с подругой немки? А я американка! Зовите меня Пам, мы, американцы, люди простые, без церемоний!

Американка! Oh God![65]Неужели судьба ведет меня в самое логово льва!

– Не оставляйте ничего в машине, места здесь дикие, – предупредила Пам, – мало ли кто тут ходит.

Я открыла багажник. Целая куча хлама. Пустые банки из-под колы, детали от конструктора «Лего», засохшее печенье. Из этого добра я выудила все ценное в большой пластиковый пакет: упакованного Матисса, льняную куртку Коры, фонарь, гаечные ключи и пузырек с отравой. С мешком я залезла в джип, чтобы в самом деле оказаться там, куда меня настойчиво посылала Кора.

Пам предложила мороженое, эспрессо или – она окинула меня оценивающим взглядом – баварского пива и позвала служанку.

– Darling[66], скажите ей сами, что вам принести. Никогда не выучу этот язык! И пожалуйста, распорядитесь сами насчет вашей машины. Я не смогу объяснить садовнику, что нужно сделать.