Кэтлин мягко остановила его, положив руку ему на колено.

– Туше. Стопроцентное попадание по всем пунктам.

Она невольно улыбнулась и медленно убрала руку. Ллойд почувствовал, как кровь начинает пульсировать в одном темпе с обменом репликами.

– Хочешь получить ответы? – спросил он.

– Нет. Ты уже ответил.

– Другие вопросы есть?

– Да. Два. Ты изменяешь жене?

Ллойд засмеялся, полез в карман брюк за обручальным кольцом и надел его на безымянный палец.

– Да.

Лицо Кэтлин было непроницаемо.

– Тебе приходилось убивать?

– Да.

Кэтлин поморщилась:

– Зря я спросила. Большая просьба: давай больше не будем говорить о смерти и серийных убийцах, хорошо? Ты хотел меня куда-то пригласить?

Ллойд кивнул. Когда они вышли и она заперла дверь, он взял ее под руку.

Они бесцельно кружили по городу и в конце концов оказались на опоясанных террасами холмах своего детства. Ллойд неторопливо вел «матадор» без опознавательных знаков по улицам их общего прошлого. Ему хотелось знать, о чем думает Кэтлин.

– Мои родители уже умерли, – заговорила она наконец. – Я поздний ребенок, они оба были уже очень немолоды, когда я родилась, и души во мне не чаяли: знали, что им отпущено со мной лет двадцать, не больше. Отец говорил мне, что переехал в Сильверлейк, потому что холмы напоминали ему о Дублине.

Она взглянула на Ллойда, и тот понял, что ей надоело разыгрывать неприступность и навязывать ему свою волю. Ей хотелось быть кроткой. Он съехал к тротуару на углу Ван-дом и Гиперон в надежде, что великолепный вид заставит ее поделиться сокровенными мыслями, которые помогут ему полюбить ее.

– Ты не против, если мы тут остановимся?

– Нет, не против, – сказала Кэтлин, – мне нравится это место. Когда-то я приходила сюда со своей свитой. В тот день, когда убили президента Кеннеди, мы читали здесь стихи в память о нем.

– С твоей свитой?

– Да, с моей свитой. Это так и называлось: «свита Кэти». В школе у меня была своя маленькая группа последовательниц. Все мы сочиняли стихи, носили юбки из шотландки и кашемировые свитеры. Мы никогда не бегали на свидания, потому что в школе Джона Маршалла не было ни одного мальчика, достойного нас. Мы не ходили на танцы, не позволяли мальчикам нас обнимать: берегли себя для Идеального Жениха. Считали, что он непременно появится на сцене, когда мы станем прославленными поэтессами. Мы были единственными в своем роде. Я была самой умной и самой красивой из них. Меня перевели из церковно-приходской школы, потому что мать-настоятельница ко мне приставала, чтобы я показала ей свою грудь. Я рассказала об этом на занятиях по гигиене и тем самым привлекла под свое крыло нескольких одиноких, увлекающихся чтением девочек. Они сделались моей свитой. Я помогла им найти себя. Они стали личностями благодаря мне. Нас никто не трогал, но следом ходили такие же одинокие, увлекающиеся чтением мальчики. Книжные черви. «Клоуны Кэти» – так их называли, потому что мы не удостаивали их даже разговором. Мы… мы… – Кэтлин всхлипнула и сердито смахнула с плеча руку Ллойда, когда тот робко попытался ее утешить. – Мы… мы… любили друг друга, заботились. Знаю, это звучит смешно, но мы были сильными. Сильными! Сильными…

Ллойд выждал целую минуту, прежде чем спросить:

– Что стало с твоей свитой?

Кэтлин вздохнула, прекрасно понимая, что ответ разочарует не только Ллойда, но и ее саму.

– Они все разбрелись. Нашли себе мальчиков. Решили не ждать Идеального Жениха. Похорошели. И уже не желали становиться знаменитыми поэтессами. Они… Я стала им просто не нужна. Больше не нужна.

– А ты?

– Я умерла. Мое сердце было похоронено, но снова ожило в поисках дешевых удовольствий и новой большой любви. Я переспала со множеством женщин: думала, смогу таким образом найти новую свиту. У меня ничего не вышло. Я переспала со множеством мужчин. Новую свиту я себе точно нашла, но все они были гнусными типами. И я писала, писала, писала, меня публиковали, я купила этот магазин, и вот я здесь.

Ллойд уже качал головой.

– Ну, а на самом деле?.. – начал он.

– На самом деле? – сердито переспросила Кэтлин. – На самом деле я пишу прекрасные стихи, но дневники мне удаются еще лучше. А кто ты такой, чтобы меня допрашивать? И что тебе от меня нужно? Что? Что? Что?..

Ллойд легко и нежно коснулся ее шеи кончиками пальцев.

– И теперь ты живешь в собственной голове. Тебе тридцать с чем-то, и ты до сих пор спрашиваешь себя: твоя жизнь когда-нибудь изменится к лучшему? Скажи «да», Кэтлин, или просто кивни.

Кэтлин кивнула.

– Хорошо, – продолжил Ллойд. – Вот почему я здесь. Я хочу, чтобы тебе стало лучше. Ты мне веришь?

Кэтлин опять кивнула и опустила глаза на стиснутые на коленях руки.

– Хочу задать тебе еще один вопрос, – сказал Ллойд. – На сей раз риторический. Тебе известно, что департамент полиции Лос-Анджелеса обрабатывает шасси всех своих машин без опознавательных знаков особым противоударным защитным составом?

Кэтлин вежливо посмеялась над неожиданным вопросом и ответила:

– Нет.

Ллойд протянул руку и пристегнул ее ремнем безопасности. Она по-прежнему ничего не понимала. Тогда он демонически заломил бровь и подмигнул ей:

– Держись.

Он повернул ключ зажигания, дернул на себя ручной тормоз, включил первую передачу и одновременно вдавил педаль газа в пол. Машина рванулась вперед, почти встав на дыбы, и оторвалась от земли. Кэтлин закричала. Ллойд выждал, пока «матадор» не набрал инерцию падения, и несколько раз мягко надавил на педаль акселератора. Задние колеса коснулись дороги, и машину тряхнуло. Кэтлин снова пронзительно вскрикнула. Ллойд почувствовал, как сила притяжения борется с мощностью двигателя и побеждает.

Когда капот «матадора» начал опускаться, он снова нажал на педаль газа, и автомобиль полетел вперед.

На перекрестке Ллойд ударил по тормозам. Машину занесло, она пошла, виляя и яростно скрежеща шинами. Их неудержимо влекло на вереницу деревьев, вытянувшихся вдоль дороги. Только теперь передние колеса окончательно опустились на дорожное полотно. Ллойда и Кэтлин подбросило на сиденьях, словно тряпичные куклы. Обливаясь нервным потом, Ллойд опустил стекло и увидел кучку мексиканских подростков. Они бешено аплодировали ему, топали и салютовали пивными бутылками.

Он послал им воздушный поцелуй и повернулся к Кэтлин. Она плакала. Он и сам не знал, от страха или облегчения. Ллойд отстегнул ремень безопасности и обнял ее – дал поплакать, и слезы постепенно перешли в смех. Когда Кэтлин наконец подняла голову с его груди, Ллойд увидел лицо счастливого ребенка. Он поцеловал это лицо с такой же нежностью, с какой целовал своих дочерей.