— Как… — охнула я. — Но ведь Мавра…

— Погоди, — отмахнулась Яга. — Ты дальше послушай. За такое беззаконие его свои же оборотни чуть в клочья не порвали. И порвали бы, да я с Гором подоспела. Мне-то Марфино ведовство глаза застить не могло. Сразу я негодную дочь на чистую воду вывела. Убила она сестру, а Роське сон наведенный послала, как он ее жизни лишил. Осерчала я шибко. Силы ведовской ее лишила. И оборотням дозволение дала убить, коли найдут. Не нашли. Потом уже я узнала, что к вампирам она подалась, у них и схоронилась.

Яга дотянулась до стоявшего на углу стола кувшина с водой и, не заботясь о падающих на скатерть каплях, отпила прямо из горлышка.

— Только поздно было. Дочь умерла, а Рос от горя да ужаса, что сотворил такое со своей зазнобой, умом повредился. Долго я пыталась до него достучаться, сказать, что нет на нем вины. Да так и не сумела. Хотела уж было отпустить его на Серые тропы, но не дало что-то. Теперь-то, пожалуй, понятно что. Дочка не позволила.

— Так она же умерла, — ляпнула я.

— Для любящих смерть не помеха. Тем более коли Ключ любит. И ведут нас Серые тропы в тот мир, где любовь оставили. И не через озеро, а прямо в жизнь. Такое уж наше племя. Умрет Ключ раньше своего избранника, обязательно вернется к нему. Да только иногда зря. Не доживет он до возвращения, или разминутся они. Всяко бывает. И получит Ключ жизнь без любви, только с памятью.

— Мавра… — пробормотала я, вспомнив двоюродную бабку.

— Вот и сидела я, как та лисица глупая да жадная, все рядила, как правильно будет, — продолжила Яга, не обратив на мое бормотание никакого внимания. — Коли Рос — избранник моей дочки, то может она в пустой мир вернуться и такую же пустую жизнь во Вратах прожить. И в моей власти это изменить, привязав его к Вратам таким заговором, что лишь ее душа увидеть и снять сможет.

— А если нет?

— А если нет… — эхом повторила женщина, — то обрекала я его этой привязкой на жизнь бесконечную и бесцельную. Или того хуже, на освобождение от любимой да нелюбящей. И если я раньше думала, что уснет его боль вместе с памятью в человечьем обличье, то теперь вижу, что ошиблась: только отделила одно от другого.

— И вы его все-таки привязали? — не выдержала я. — Иначе я бы Роса на поляне не встретила?

— Привязала. Гор меня уговорил. Привязала да морок накинула, чтобы Марфа, если паче чаяния к Вратам проберется, его не узнала да не сгубила. Силы ведовской у нее больше не было: не по силам ей сквозь мой туман видеть.

— Привязали… Морок накинули… Оборотень… Так это что? Это Васька, что ли?! — наконец додумалась я.

— Догадалась, — невесело усмехнулась Яга. — Да, он. А его память с болью я на той поляне заперла. Только думалось мне, что она спать будет. Да, видать, боль сильнее моих чар оказалась. Память связана, а боль не спит.

— Так почему же Мавра его не освободила, если выжила?! — обозлилась я.

— Мавра? — заметно опешила женщина. — А при чем тут меньшая дочь?

— Так, стоп. — Я потерла виски, пытаясь рассортировать мысли в гудящей голове. — Марфа — старшая дочь, бывшая ведьма и убийца. А Птаха — это младшая, Мавра. Так?

— Птаха — это Птаха, — удивленно качнула головой Яга. — Мавра уже после ее смерти родилась.

— Не понимаю. Васька как-то обмолвился, что помнит ваших дочек. Что они не ладили, дрались, как мальчишки, Марфу и Мавру.

— Это он себе так объяснил. Не может он их вдвоем помнить. Когда Мавра родилась, он уже котом по особняку озерному ходил. Она в его памяти Птаху заменила. Уж и не знаю, почему так вышло. Видать, сильно любил он мою доченьку, раз даже ведовством не все воспоминания у него отобрать удалось. И ты так долго уйти не могла, что и посмертные дни запомнила… Наверное…

— Я? Это что же получается, Птаха — это… я?!

— Конечно, — едва заметно пожала плечами Яга. — Свиток только душе Птахи открыться мог и сюда пустить. Жизнь ее ты вспоминала.

— Э… Знаете что… Это уже какой-то сюр! Я знать не знаю этого полоумного Роса. И уж точно не влюблена в собственного кота, пусть он хоть тысячу раз говорящий! — Я почувствовала, как начинает кружиться голова. — И вообще! Я — это я! И никакая не Птаха. У меня своя жизнь! И жить чужой я не собираюсь. Тем более я не буду любить непонятно кого только потому, что его любила она! Понятно вам?!

— Понятно. — Она грустно кивнула. — Что уж тут непонятного? Ты вольна и любить и жить, как пожелаешь. Ключом ты тогда стать не успела и жизни свои не вспомнила. Может, и не твой это избранник вовсе, а я, старая, себе придумала.

Я резко выдохнула и застыла с открытым ртом. Мне казалось, прабабка будет убеждать, что я и есть реинкарнация погибшей девушки, доказывать что-то, взывать к долгу… Что там еще делают в таких случаях? И собиралась отбиваться, защищая свою личность. А вот к такому спокойному принятию оказалась совершенно не готова.

— Исполни просьбу. Точнее, исправь прабабкину ошибку. Отпусти его. Расскажи ему все и отпусти. Довольно он настрадался. Пусть идет на Серые тропы и, может быть, где-нибудь однажды найдет свою Птаху.

— Я не знаю как. — Я беспомощно развела руками, разом растеряв всю боевитость.

— Хозяйка во Вратах всесильна, — напомнила Яга. — Тебе достаточно позвать его по имени и приказать пропасть мороку и путам. Только расскажи ему правду еще там, на поляне. Пусть очнется, зная, что не убивал любимого человека. А потом отпусти. Струнное озеро примет тело и проводит душу на Серые тропы.

— Это вы мне предлагаете казнь совершить, что ли?!

— Нет… освобождение. Спроси себя, твой это избранник или нет. И если нет, то отпусти. Только не думай долго. Помни о той поляне.

— И о том, как там бывает холодно, — неожиданно для самой себя проговорила я. В ушах снова загудел тоскливый, полный боли вой, и я вдруг поняла, что переступлю через собственное неприятие такого исхода и послушаюсь прабабку. Потому что сама бы на его месте точно хотела, чтобы меня отпустили.

Очертания предметов поплыли, подернулось дымкой грустное, словно разом постаревшее лицо Яги. Голова закружилась, и я почувствовала, как снова куда-то падаю. Только на этот раз обошлось без паники. Все еще под впечатлением от услышанного, мыслями я была слишком далеко. Но если бы кто-то спросил, где именно, я вряд ли сумела бы ответить.

Какая-то часть меня вспоминала лесную поляну и легкую улыбку, будто осветившую изнутри измученное лицо запертого в собственной памяти Роса. Другая — пыталась осознать, что такое накрутила прабабка в своем колдовстве.

С оборотнем все было более-менее понятно. Это не трансформер какой-нибудь, у которого нужные части изнутри выдвигаются и туда же, внутрь, убираются. Куда-то же девается их вторая форма при превращении. Вот это «куда-то» и использовала ведьма: заперла там человеческую ипостась Роса вместе с болью и, наверное, как-то заблокированной памятью, привязав звериную к особняку.