Возможно ли освободиться от такого бича? Несомненно, да, если исчезнут источники заразы, не останется на земле антигигиеничных жилищ, перестанут существовать недоедание и непосильная работа. Единственный выход для индивидуума – в спасении всего человечества. Великий принцип должен звучать, как трубный глас: люди, помогайте друг другу, иначе смертью умрете.

Наука, как только она вступила на практический путь борьбы со смертностью, создала «работы по оздоровлению»: оздоровили города, очистили воду, построили дома для бедноты, ввели охрану труда рабочего. Новая обстановка существования стремится улучшить условия жизни населения. Никакая благотворительность, никакое проявление любви, сострадания не могли сделать всего этого. Наука доказала, что то, что вызывалось благотворительностью и составляло как бы моральную добродетель, представляет на самом деле первый и еще далеко не совершенный шаг к настоящей охране здоровья всего человечества. Это было то, что необходимо делать для борьбы со смертью. Но, чтобы достигнуть цели, все требования науки должны выполняться повсеместно; необходимо реформировать общество. Тогда наступит социальный прогресс, где нет места ни благодетелям, ни благодетельствуемым, человечество просто будет создавать свое собственное благополучие. Принцип: все люди – братья, любите друг друга, помогайте друг другу, и да правая рука не знает, что делает левая, претворится в практику.

Во времена чувствительности, сентиментальности бедность являлась стимулом, на который реагировал состоятельный человек. На самом деле бедняки вовсе не служили для воспитания чувств богатого. Если бы тогда бедняк заявил: «Дайте мне все необходимое, иначе вы умрете», богач возненавидел бы бедняка. Он был очень далек от мысли, что бедняк ему брат, с которым приходится делить и свои права, и опасность смерти.

Теперь наука дала совсем другой подход к вопросу. Она помогла понять, что благотворительность одинаково благодетельствует и богатому, и бедному. Она установила как принцип цивилизации то, что раньше было моральным принципом, связанным с чувством. В область морали также проникает гигиена и диктует свои нормы жизни. Благодаря ей исчезло бражничанье и объедание.

Эпикурейские пиры древности заменились в наше время чисто гигиеническими трапезами. Против вина и алкогольных напитков высшие классы борются еще сильнее, чем низшие. Теперь мы едим, чтобы сохранить здоровье, без излишеств и самоотравления. Древняя мораль вела борьбу против излишеств и провозглашала добродетелью пост и воздержание. Но тогда еще никто не думал, что настанет время, когда миллионеры добровольно заменят вино лимонадом и великолепные пиры исчезнут из обихода и останутся лишь рассказы о них, как о памятниках прошлого. И более того: современные аскеты совершенно не гордятся своими добродетелями. Они делают это просто, как учит Евангелие.

Немало поучительного почерпнул бы древний проповедник и от разговора с современным аскетом. Куда девались остроты, составлявшие жизнь, радость во времена Маргариты Валуа? Рассказы Боккаччо не находят себе места в разговорах английского или какого бы то ни было современного аристократического общества, хотя бы и не столь высокопоставленного, как общество, окружавшее Маргариту Валуа. В наше время скромность доходит до того, что люди стесняются произнести какое-нибудь дурное слово, назвать самые невинные функции тела, наконец, даже некоторые части одежды. Говорят только о возвышенных предметах. Только те, чьи разговоры нас чему-нибудь учат, считаются интересными собеседниками. При рассказах о путешествиях нужно суметь дать представление об обычаях народа и страны, где вы побывали, в политике надо обрисовать современное положение. Неумеренный смех, грубые шутки и вольные жесты осуждаются. Каждый старается держаться скромно, сдерживает слишком живые движения, говорит тихо, едва слышно. Пророку прошлого может показаться, что современное человечество зашло слишком далеко в своем стремлении следовать заветам св. Павла.

В период такой эволюции в обычаях и нравах опять же гигиена руководит модой; она упростила одежду, вывела из употребления помаду, белила, кринолины, изменила обувь, корсеты, уничтожила шлейфы и вообще придала одежде больше однообразия. Вид современной толпы на улице, отсутствие украшений, простота прически и одежды вызвала бы в человеке древности вопрос: «Почему страна носит траур, почему на нее наложено покаяние? Светские дамы одеты в черное, просто, как монашенки, и не отличаются от бедных женщин, экипажи черные и похожи на погребальные дроги. На слугах траурные ливреи. Нет веселья на улице. Каждый прохожий тих и серьезен». И никто бы из древних, даже проповедующих против излишеств, не поверил, что мы совсем не несем никакого покаяния, никакого траура, а это – наша обычная, повседневная жизнь.

С другой стороны, современные люди совершенно не смотрят на свою теперешнюю жизнь, как на юдоль печали, и, наоборот, с некоторым ужасом относятся к миру прошлого. Они совершенно не желали бы вернуться к неудобному старинному платью, к косметике, к пирам, пьянству и к заразным болезням. Теперь они освободились от многих ненужных пут и познали лучшие блага жизни. Весь тот комфорт, который привлекает современного человека, показался бы совершенно непонятным аристократу прошлых веков. Это – секрет жизни.

Возможно, что когда-то было такое же непонимание между монахами и мирянами. Те, кто освободился от мирских связей и всей мирской суеты, овладели секретами жизни, дающими им доселе неведомое наслаждение, и для них стали отталкивающими наслаждения их современников. И, наоборот, рабы жизни с их париками и узкой обувью считали пути смерти жизнью и радостью. <…>

Если мы озабочены тем, чтобы дать нравственное воспитание нашим детям, то прежде всего нам следовало бы задать себе вопрос, правда ли, что мы их действительно любим и вполне ли мы искренни в своем стремлении привить им «нравственность».

Заглянем в практическую жизнь. Отцы и матери, чего вы ждете от своих сыновей? Европейская война гораздо менее опасна для их физической природы, чем для их духовной жизни. Представим себе войну еще более грандиозную, охватывающую весь мир, войну, которая потребует всю нашу молодежь и оставит в живых лишь редкие исключения. Это значит: вы должны воспитывать своих сыновей для смерти. Для чего тогда так много заботиться о них? Не бесполезно ли делать для них все возможное, заботиться об их волосах, о чистоте ногтей, о здоровье тела, когда так скоро они должны умереть?

Все, кто любит детей, должен участвовать в этой ужасной войне и бороться за мир. Это убеждение нашло себе красноречивое выражение в книге m-me de Hericourt «Освобожденная женщина», написанной в эпоху французской революции. «Матери, вы говорите ребенку: “Не лги, потому что это недостойно того, кто уважает себя. Не кради, это бесчестно, да и тебе бы не понравилось, если бы крали твои вещи, не притесняй товарищей, которые слабее тебя, и не будь с ними груб, потому что это низко”. Прекрасные принципы. Но когда ребенок делается юношей, та же мать говорит: “Юноша должен перебеситься, необходимо юноше дать волю”. А “дать волю” – это значит дать ему возможность соблазнять, быть развратником, посещать дома терпимости. Да, та самая мать, которая говорила своему маленькому сыну: “Не лги”, теперь позволяет взрослому человеку обманывать женщину. Мать, не позволявшая ребенку украсть игрушку, ничего не имеет против, чтобы ее сын украл самую жизнь и честь женщины, такой же, как она сама. И та же мать, что запрещала ребенку обижать слабых, теперь позволяет ему быть среди притеснителей, обижать человеческое существо, обращенное в рабство обществом».