всеми стадами да скарбом на север, на ту сторону Акхыу[32]. Уж, верно, катайцы и табынцы не прогнали бы его, дали сколько-нибудь земли. Да нет, разве покинешь родные степи, где родился, где вырос… Ладно, решился, скажем, поднялся и ушел. А что там, одному аллаху ведомо, го ли выиграешь, то ли проиграешь. А рука у ногаев длинна, месть беспощадна. Того и гляди, следом пойдут, злодеи, весь твой род до последнего человека вырежут. Вот и терпит против воли своей Богара, носит тугой хомут Орды. Не терпел бы — да над головой острая сабля посверкивает.

Вот так и жил-крутился бей меж двух огней. Льстил-уговаривал, поил-угощал заклятого врага, взятки совал, посулами да подарками заваливал, порою и смутой попугивал, по отродье Шайбаново на эту сторону Янка пока что не пускал. Нынче весной, еще дороги не просохли, опять объехал кипчакские и усергенские земли, с почтенными главами родов, мудрыми аксакалами повидался. Где намеками, а где и в открытую поговорили о том, что снова всколыхнулся и замутился мир, что Хромой Тимур собирается схватиться с ханом Тохтамышем, а тут и в самой Орде беспорядки, снова появились домогатели на ханский престол. Разговоры долгие, а намек один и ясный: вы тут не спите, случится что — надо быть готовым о себе подумать.

А что удивительного, если Богара ухватит случай за гриву и станет ханом в своей стране? Разве лет тридцать — тридцать пять назад, когда был он еще безусым джигитом, Тугыш-бей, глава минцев, кочующих по берегам Демы и у Асликуля, или Байсура, что из устья Караидели, не сидели ханами великих земель и племен? Чем Богара хуже их? И опыта, мудрости по годам своим, а то и выше набрал, и богатством известен. Сила есть, и такая, что страна, как гарцующая лошадь, будет послушна в его руках. А надежная опора? Вот она — четыреста воинов в седле. Барсы, а не джигиты. Взлетит бей на аргамака, взмахнет саблей, бросит клич — и недели не пройдет, десять — пятнадцать тысяч войска станет под его знамя.

Как раз в дни, когда он эти мечты, заветные и заманчивые, лелеял, словно воробышка в ладони, в бесконечных поездках исподволь, не спеша склонял на свою сторону надежных соседей, уважаемых людей дальних и ближних родов, прибыл к нему тот ханский фарман.

Ударь гром с ясного неба, не так бы удивился бей. В фармане было сказано, чтобы в течение двух недель бей собрал войско в пять тысяч всадников и привел его к устью Иргиза. Сверх того надлежало доставить на воинские нужды хана пятьсот лошадей, пятьдесят верблюдов и еще три тысячи овец на убой.

Десять всадников, что доставили сей ярлык, даже не подождали, пока закипят котлы и будет готов обед. Перекусили наспех всухомятку, дали небольшой отдых лошадям и поскакали дальше. И все же собака, она и есть собака. Десятник — ханское слово, видишь ли, везет — даже не поговорил толком, все лаялся и грозил. А вот трех лучших бейских скакунов вырвал на подмену своим клячам: дескать, дорога дальняя, ему отсюда в верховья Демы скакать, а там к Асликулю.

«Ага, похоже, подол-то у вас загорелся», — усмехнулся им вслед Богара. Посмеяться-то посмеялся, но только и крякнул от груза, что лег вдруг на плечи. Шутка ли, только лошади начали по молодой траве отъедаться — и собрать войско! И овцы недавно оягнились, где уж тут на убой отделять.

Ладно, скот, хоть с грехом пополам, собрать можно. А что скажут старики, народ что скажет? Согласится ли чернь в ханское войско идти? Как разошлись по стране тревожные слухи, затлели в народе искорки смуты. Того и гляди, полыхнет.

Вот нахлынут полчища Хромца, кто знает, может, будет еще и Тохтамышевых ужасов похлеще. И гонец-то — черное рыло, чтоб лишай и короста его изъели! — ничего не объяснил. На расспросы бея — причем самым любезным тоном — рявкнул: «Он еще будет ханский фар-ман обсуждать! Велено — исполняй!»

Выходит, кляни не кляни, а велено — исполняй. Богара, разослав гонцов в ближние кочевья кипчаков, усергенов, тунгауров, созвал на совет известных среди башкир аксакалов и батыров. Пока дождался дня, когда собрался совет, весь извелся. Куй железо, пока горячо, — а тут и железо было в самом накале, и молот уже занесен. Опустить бы молот, рука уже немеет, но башкирский бей обдумывает, взвешивает, на кого можно опереться, а кого нужно опасаться. Что скажут старики? Может, поддержат давний тайный замысел бея и по его настоянию решат уйти в глухие ущелья Урала, в глубь страны, схорониться и ждать конца войны? Но случись так — значит, меч мятежа вынут из ножен. Тогда уже назад пути нет — до победы или до погибели, но биться до конца. Тогда объединенное войско башкирских племен под руку хана не пойдет, наоборот, ударит ему в спину.

Вопросы, один другого страшнее, терзали рассудок, как ястреб, бьющий тетерку. Что делать? Отважиться, подняться или — что есть, мол, то и праздник — тащить, как послушный верблюд, ногайскую поклажу и дальше?

Ночь накануне совета Богара провел без сна, встал рано, не находя себе места, измаявшись ожиданием, взял с собой двух немых охранников и еще пять-шесть ратников и поехал на другой берег Сакмары, туда, где верстах в десяти от кочевья паслись его табуны. Поехал, посмотрел. Табуны-то в целости и сохранности, что им сделается? Порою проржет заливисто горячий жеребец, жидкие в суставах жеребята скачут, задрав хвосты, а кобылицы стоят, положив голову на шею соседке, и словно секретничают о чем-то. Обозрел Богара свои неисчислимые, разбредшиеся во весь окоем стада и вроде немного успокоился. Он подозвал старшего табунщика и велел потихоньку начать отгонять табуны в сторону гор и через неделю ущельем Сарыкташа идти на север, к берегам Иняка, и строго-настрого наказал, чтобы об этом никому ни словом, ни намеком. С тем бей и отправился домой.

Проехал ли с полпути, нет ли — на пересекавшей дорогу тропе ему попался один из джигитов, что держали караул по берегу Яика. Дозорный ехал верхом и гнал перед собой какого-то пешего чужака.

Богара велел охране, кроме двух безъязыких, отъехать в сторону. Если секрет какой, им лучше не слышать, от немых же опасности нет.

— Этот оборванец тебя спрашивает, бей-агай. Срочная, говорит, весть, но только для твоих ушей. Больно уж подозрительный. И язык от нашего отличается. Прикажи, бей-агай, — и размозжу ему голову! — сказал дозорный, поигрывая палицей.

— Где поймали? — спросил Богара,