17

В следующий раз Норушкин привёз беременную Машу в столицу на первый сочельник, чтобы отпраздновать Рождество в кругу родни, как испокон заведено, Даша переслала с сестрой для родителей письмо, в котором красочно изобразила свои огорчения по тому безотрадному поводу, что не смогла приехать сама, поскольку, катаясь с ледяной горы на санках (когда маменька вслух за столом читала письмо папеньке, не по сезону смуглый Илья в этом месте едва сдержал улыбку), ужас как подвернула ногу.

А в конце мая они уже явились из Побудкина впятером: умиротворённый Норушкин, хлопочущая вокруг сестры Даша и счастливая Маша с полуторамесячной двойней в батистовых конвертах. Мальчиков звали Антон и Платон — надо ли говорить, что они были похожи, как башмаки из одной пары?

18

Год бушевала в Европе и Закавказье блистательная бойня, и ещё год над чёрными полями махали битвы опалёнными крыльями знамён, но Илья был беспечен и жил прежней жизнью — не зная, кто из сестёр ему жена, и не желая знать, — как будто на нём закончилось заветное служение и ангелы отвернулись от него, как отвернулись они от двенадцати колен потомства заповедного Тимофея. И лишь спустя ещё полгода что-то в нём оборвалось, лопнула неведомая струна и прокатился звон раскатистым эхом: Николая больше нет, и он почувствовал, что через это страшное больше нет на мир идёт неумолимая лавина ужаса, — сердце Ильи содрогнулось, и древняя кровь Норушкиных исподволь вскипела и поднялась в нём, слишком тяжёлая, слишком красная, чтобы смешаться с другой.

В мире, каким он теперь был, для Ильи, каким он отныне стал, больше не было места. Илья не хотел и не мог продолжаться.

На ледяном февральском перроне Норушкина провожали Маша с Дашей и князь Усольский — внезапно и спешно Илья уезжал в родовое имение. Кажущаяся беспричинность его отъезда поначалу встревожила сестёр, они даже слегка всплакнули солёными и сладкими слезами, поскольку одинаково чувствующие сердца их предощущали рядом какой-то роковой предел, но, видя всецелое потворство решению Норушкина со стороны папеньки, вскоре они успокоились и теперь, заговорщически переглядываясь, шептали Илье каждая своё; Маша в левое ухо напоминала, чтобы тот привёз свежей редиски, а Даша в правое просила лесной малины.

Метель мела по земле последние белые косы, ветер жег лицо. Наконец подали поезд.

— Счастливо, голубчик, — обнял Илью ещё не вернувший себе прежнего роста действительный тайный советник. — Храни тебя Господь.

На следующий день столпы земли подвинулись со своих мест, и это было слышно от бездны недр до пределов неба. Сидевшие в тот час за чаем в натопленной столовой близнецы разом завыли, как воют только грешники после смерти в своих посмертных снах. Больше в Петроград Норушкин не вернулся ни с редиской, ни с малиной, ни без.

Что ещё? Летом восемнадцатого, грубо взломав охранительные чары, ЧК арестовала и казнила князя Усольского. А следом, через две недели, на пороге квартиры Усольских в хрустящей кожанке и с огромной буковой коробкой маузера на бедре появился Лёня Циприс (ещё в тюрьме он примкнул к «межрайонцам», а потом вместе с ними подался в большевики); предъявив мандат и ордер, он по очереди потрепал по голове Антона с Платоном и увёл с собой Дашу. Впрочем, возможно, это была Маша.

А летом девятнадцатого в побудкинский дом ударила двузубая молния, и он, вместе с часовней, в одну ночь сгорел до фундамента.

1

Склонившись над столом, Андрей самозабвенно правил текст состряпанного накануне кодекса. Заказ и аванс (таким не бросаются) доставил уже знакомый окостюмленный курьер — то ли свидетель Иеговы, то ли брокер.

На этот раз деньги были не бестолковые — Андрею как специалисту по теоретической фонетике египетского языка Среднего царства предлагали составить нечто вроде свода жизненных, освящённых тысячелетними традициями правил для сотрудников асфальтовой корпорации «Тракт». Андрей составил. В основу кодекса легли «Поучения Птахотепа», сочинённые визирем V династии Исеси, «Поучения для Кагемни», приписываемые визирю VI династии Каирису, и «Изречения Хенсухотепа», принадлежащие чёрт знает кому.

В квартиру (уже владела собственным ключом) влетела возвратившаяся из Мухи Катя — такая лёгкая, что под ней не щёлкал паркет и, вздумай она сейчас сигануть в окно, нипочём бы не разбилась.

— Послушай, детка, что я тут сфабриковал, — обрадовался аудитории Норушкин и зачитал по пунктам:

1. Знай — Смотрящему угодно послушание, безбашенных Смотрящий опускает.

2. Если ты унизил себя, служа реальному авторитету, это не западло — твой поступок будет угоден Смотрящему, и Он не опустит тебя.

3. Если ты был сявкой, а попал в масть, если ты был беден, а теперь насос, если тебя щемили, а ты поднялся — не становись лютым от своего фарта, ибо ты всего лишь хранитель того, что дал тебе Смотрящий.

4. Если ты имеешь делянку, чтобы кормиться, — обихаживай территорию, которую отвёл тебе Смотрящий, не беспредельничай, не драконь лоха, но построй его так, чтобы он ужаснулся и отдал тебе лихву сам.

5. Ты не должен попусту плющить ни фраера, ни трясогузку, ибо это противно Смотрящему, и, если кто-то скажет, что будет жить так. Смотрящий опустит его.

6. Опекай тех, кто ходит под тобой, затирай за них и довольствуй их настолько, насколько сможешь, — так должны поступать реальные пацаны, к которым благосклонен Смотрящий.

7. Смотрящий не любит ёжиков — бакланов Он опускает.

8. Смотрящий не любит зябликов и панчух— их Он опускает.

9. Если ты не прав и твоя мать возведёт руки к Смотрящему, Он догонит тему и опустит тебя.

10. Смотрящий всегда разводит правильно.

11. Знай — конкретные авторитеты с башлями и властью могут отжигать по своему желанию и делать с собой всё, что захотят, и даже ничего не делать, если такова их воля. Мановением руки они совершают то, чего сиварю не достичь во всю жизнь — таков замысел Смотрящего, и на это нельзя залупаться.

—Что это? — удивилась Катя.

— Это «Пацанскнй кодекс». Бандит один заказал. Там ещё двадцать шесть пунктов, но я их пока не причесал как надо. Аванс дали — вон какая котлета. — Андрей кивнул на банковскую пачку сторублёвок в красной оплётке, лежавшую тут же на столе.

— Я сегодня тоже заказ получила, — похвалилась Катя. — Батики для одной конторы делать буду — занавески на окна. Окон там — как грязи. Классный заказ.

— Что за контора?

— Корпорация «Тракт» — денег куры не клюют. Даже мастерскую выделяют. Это мне землячество устроило.

Глаза Норушкина замерцали, мысли сделались чёрными, а в голове как будто бы на тонкой ноте завертелась скрипка. Последующие Катины слова сыпались ему в уши, как дождь в придорожный лопух, — он слышал их, но думал о другом: к нему явно проявляют интерес, его обкладываютсовсех сторон, как волка, его хотят прикормить, надеть суровый ошейник, взять на короткий поводок…