– О боги! Боги-боги-боги… – Он сжал виски ладонями.

Графиня Исамродская засуетилась с кувшином и мокрыми полотенцами. Махмуд схватился за вино, король Лир – за жаровню с углями.

– Что с ним? – обступили они герцога. – Рассказывайте, не томите! Он в темнице?

– Лучше, господа. Он мертв. Я вызвал стражу. Отправил его к Базилиску, а сам – к порталу и сюда, в Урболк.

Среди королей разлилась тягостная тишина.

– М-да… – протянул его преосвященство.

– Час от часу не легче. – Фероче сдул со лба мокрую прядь. – Вы хоть понимаете, что натворили?

– Итак, господа, мы лишились двух чудищ, – подвел итоги Лир. – Для начала недурно.

– Я протестую! Бахамот жив.

– Это уже неважно.

Розенмуллен переводил взгляд с одного короля на другого.

– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Это какая-то шутка?

– Хороши шутки. По Терроксу бродит Ланселот, самый настоящий. И вот уже второй дюжинец, не разобравшись, пихает его к зверю великому. Вы хоть воображаете, ваша светлость, что натворили?

– О чем вы, ваше преосвященство? От Базилиска еще никто не уходил живым.

– Кроме Ланселота, – поддержал Фероче. – Но позвольте! Быть может, вы ошиблись? Откуда вы знаете, что это Ланселот?

– Так сказал шарлатан.

– Я?

– Нет, Фью. Мертвый шарлатан. Вы ведь просили допросить его?

– Да, просил. Вы держали письмо над свечкой?

– Не догадался.

– Зря. Самое главное было записано между строк. Симпатическими чернилами.

Его преосвященство побарабанил пальцами по столу.

– Так-так. Не все потеряно, господа. Ланселот силен, но есть предел и его могуществу. Будем действовать без промедления. Ваша светлость, вам надлежит немедленно вернуться в Доннельфам.

– Немедленно? Я еще не обедал. А путь сюда занимает часы. – Герцог с тоской посмотрел на обеденный стол.

– Мы знаем. Перемещение через портал утомительно. И тем не менее вам придется отправиться в обратный путь сейчас же.

– Но, ваше преосвященство, к чему такая спешка? Порталы работают в одну сторону. Мне все равно придется добираться своим ходом.

– Не совсем так. Вы воспользуетесь транспортной магией.

– О боже!

– Помните: от вашей расторопности зависит жизнь зверя великого. Всех зверей, если на то пошло.

– Я помогу вам. – Фероче одернул камзол. – Возьмем у хозяина лыжи. Я наведу Вдохновение Пути.

Случилось то, чего Хоакин так боялся. Его заковали в кандалы и посадили в подземелье.

Ни черной книги, ни Маггары, только сырость и холод. И еще – темнота. Сквозь решетчатое оконце сочился тусклый сумеречный свет. Его хватало, лишь чтобы создать на стене размытое пятно.

Стрелок ощупал пространство вокруг себя. Грязный тюфяк с торчащими из дерюги колючими колосками. Каменный пол, стены в пятнах селитры. Дыра в углу – отхожее место.

В таких подземельях узники могут томиться десятилетиями. А в случае Хоакина – и веками. Амнистий Розенмуллен не признавал и править собирался неограниченно долго. Мощь зверя великого дает хозяину долголетие, если не бессмертие.

Стрелка это не устраивало. Отсюда следовало бежать как можно быстрее. Правда, решить, как именно, он не успел: за дверью загремели шаги. Лязгнул засов.

– Там он, там, – донесся из-за двери недовольный голос. – Никуда не денется.

Голос принадлежал профосу. Хоакин подобрался.

– Не чихал?

– Шутить изволите, господин Эрастофен? У нас распорядок строгий. Мышь не пробежит, клоп не чихнет.

Дверь распахнулась, и в камере стало как-то очень светло. Хоакин зажмурился.

– Здравствуй, Истессо, – послышался голос философа. – Вот мы и свиделись. Чудный вечер, правда?

– Вечер что надо, – подтвердил Хоакин, осторожно открывая глаза.

Альбинос воткнул факел в кольцо на стене. Хозяйски обошел камеру, похлопал по сырым стенам.

– Ничего так. Солидно.

– Только мокро.

– Это решаемо. Я попрошу профоса принести одеяло.

– А еще кровать пошире. Здесь шкафчик поставим сюда вешалку. Люстру на потолок. Вполне можно будет жить.

Альбинос уселся на тюфяк рядом с Хоакином:

– Люстра не влезет, потолок слишком низкий. Но ты прав, Хок, в своей иронии, прав. Нам надо кое-что обсудить.

И он замолчал, глядя на колеблющееся пламя факела.

– Что именно? – не вытерпел Хоакин.

– Маггара потребовала, чтобы я помог тебе бежать.

– Ты видел ее? Как она?

– В порядке. Тиранит слуг, издевается над стражниками… Твоих дам поместили с художниками – пока Розенмуллен не вернется.

– Значит, и с Тальбертом, – помрачнел стрелок. – Бежать! Бежать немедля.

– Тальберт… Это такой одноглазый проныра?

– Да.

– Можешь быть спокоен. Кувшином по темечку он уже схлопотал. Лиза сказала, что выбьет ему оставшийся глаз, если он не перестанет на нее пялиться. И чем ты их берешь?

Хоакин пожал плечами. Вопрос-то риторический, как на него ответишь?

– Я несколько раз возвращался после нашей первой встречи, – продолжал Эрастофен. – Упрашивал, умолял Маггару вернуться. Кремень-фея.

– Не захотела?

– Нет. Говорит, ты единственный воспринимаешь ее всерьез.

– Мне она это тоже говорила.

– Что это значит, интересно?

– Понятия не имею.

Он действительно не знал. Обычно в разговорах с феями люди неискренни. Трудно разговаривать с женщиной, что размерами не превышает воробья. С детьми похоже бывает: хочется смотреть сверху вниз. А это либо сюсюканье, либо пренебрежение в голосе. Хоакин счастливо избегал и того и другого.

А еще – Маггаре нравились герои. Эрастофен же, при всем своем могуществе, в герои не годился. Скорее в бухгалтеры или казначеи.

– Я дал на лапу профосу. Он поклялся, что не будет подслушивать. Я оставлю тебе хлеб с ТМИ(Н)ом, и ты сможешь бежать из тюрьмы.

– С чем хлеб?

– С ТМИ(Н)ом. Трещина Между Измерениями (Нестабильная). По сути это комок антипространства. Тебе надо будет размазать его по стене. Через несколько часов трещина откроется, и ты сможешь бежать.

– Куда же я убегу?

– В Деревуд, естественно. – Эрастофен покопался в карманах и достал цветок ядовито-зеленого цвета. – После перехода разотрешь это в пальцах и понюхаешь. Он заставит тебя чихнуть.