Февраль 1968-го миновал без событий, а в марте началась другая история — в Монро вообще настали тяжелые времена: бешеные бури, марши протеста, ужасная случайная гибель мужчины по имени Джим Стивенс возле какой-то «усадьбы Хэнли». А через несколько дней в том же доме массовая бойня.

И все. Ни малейшего намека на причину рождения через девять месяцев дефективных детей и, естественно, никаких доказательств в пользу теории Мелани о «вторжении Иного».

Джек вернул кассету миссис Форсмен за стойкой.

— Надо было вас послушать, — признал он, стараясь ее улестить. — Ничего не нашел.

Уловка сработала. Она с трудом выдавила настоящую улыбку. Очень скупую.

— Хотелось от хлопот вас избавить.

— По-моему, как ни смотри, шестьдесят восьмой был для Монро нелегким годом.

— Всей стране было плохо, — заметила она. — После убийства весной Мартина Лютера Кинга и Бобби Кеннеди начались волнения в Чикаго во время съезда демократов. Потом русские вторглись в Чехословакию, людей убивали на улицах. — Взгляд ее устремился куда-то вдаль. — В том году как бы черная туча встала над миром, обезобразив его.

Джек вздернул плечи, стараясь прогнать поползшие по шее мурашки, вспомнив рассуждения Кэнфилда о «вторжении Иного». Практически, можно сказать, что в начале шестьдесят восьмого в мир вторглось какое-то ужасное зло.

Он прогнал эту мысль.

— Здесь до сих пор живет кто-нибудь из тех детей?

— Выжили всего двое, — сказала она и вновь осторожно оговорилась: — Не ждите, что я их назову. Они имеют право хранить тайну личности.

— Пожалуй, вы правы. Я уже разговаривал с Мелани Рубин и Фрейном Кэнфилдом и пришел к выводу...

— Я сама недавно видела Мелани. Не встречала с самых похорон ее матери, а на прошлой неделе проходила мимо старого дома, у которого она стояла с очень симпатичным мужчиной.

Понятно, имеется в виду не Лью.

— Как он выглядел?

— Ох, — рассмеялась библиотекарша, — едва ли смогу описать. Смотрела главным образом на обезьянку, сидевшую у него на плече.

— На обезьянку? — переспросил Джек. Рома вчера говорил Лью, что ему не терпится лично встретиться с Мелани. — Очень интересно.

— Истинная прелесть.

— Не сомневаюсь. Спасибо.

— Оставьте несчастных людей в покое, молодой человек, — посоветовала она, когда Джек направился к двери. — Просто оставьте в покое.

Он нашел телефон-автомат в вестибюле, набрал домашний номер Лью.

Узнав голос, тот охнул.

— Нашли ее?

— Пока нет. Дома никаких следов?

— Нет, — ответил он безутешным тоном. — Совсем ничего.

— Мы тут чуть-чуть поболтали с Фрейном Кэнфилдом.

— Помог чем-нибудь?

— Да не очень-то. Что можете о нем рассказать?

— Живет до сих пор с родителями. Практически нигде не бывает, кроме заседаний СИСУПа. Зарабатывает разработкой программного обеспечения против прослушивания, хотя, по-моему, не слишком успешно. А что? Считаете его причастным?

— Есть такая возможность. — Очень даже неплохая. — Погляжу за ним. Почему вы не сказали, что он к инвалидному креслу прикован? Сам объяснил, что ноги у него изувечены... точно так же, как левая рука у Мелани. — Не совсем правда, но не хочется признаваться в проникновении со взломом в дом в Монро. — Почему ни разу не упомянули об этом?

— Не думал, что имеет значение.

— Имеет. Например, для опознания. Позвольте спросить, что у нее с рукой?

— Ну... у нее, собственно, кисти нет. По мнению врачей, в зачаточном состоянии пальцы на левой руке срослись в один крупный отросток. Ноготь тоже остался один, большой, толстый. Она ее на людях всегда бинтует, чтоб никого не пугать... все либо глазеют, либо отворачиваются.

— Сочувствую, — пробормотал Джек, не придумав ничего другого.

Бедная Мелани... только представить: всю жизнь прятать руку... рубить руки собственным куклам...

— Да чего тут сочувствовать, — возразил Лью. — Она живет полноценной жизнью. Окружающие со временем перестают обращать внимание на повязку. Честно скажу, меня это ничуть не волнует. Я полюбил ее с первого взгляда. Хотя это единственная причина, по которой она не желает заводить детей. Страшно боится передать по наследству увечье.

Джек тряхнул головой, вспомнив его тоскливый утренний взгляд на малышку в кафе.

— Всегда можно кого-нибудь усыновить.

— Надеюсь, когда-нибудь мы так и сделаем, — со слезами в голосе вымолвил Лью. — Если она вообще вернется.

— Мы найдем ее, — заявил Джек, лишь наполовину веря самому себе. — Наберитесь терпения.

— Можно подумать, у меня есть выбор, — вздохнул собеседник и разъединился.

Не отворачивайся от меня, Лью, мысленно попросил Джек, вешая трубку. Ты пока единственный здравомыслящий во всей компании.

У него перед глазами оказался план города — аэрофотосъемка с названиями улиц. Он нашел дом родителей Мелани. Помня адрес усадьбы Хэнли из газетных статей, от нечего делать отыскал и ее. Не слишком далеко. Не видно никакой причинной связи между мартовскими бурями, убийствами в усадьбе и рождением увечных детей в декабре, хотя кое-кто из участников конференции СИСУПа наверняка найдет множество способов установить подобную связь. Может быть, приплетет даже убийство Кеннеди, Кинга, любое другое дурное событие того самого года.

Впрочем, никакой связи нет и быть не может. Простое совпадение.

Качая головой, Джек вышел и побрел к машине, не спеша возвращаться в отель. В данный момент сисуповская компания в полном составе с пеной у рта опровергает чью-нибудь теорию о ритуальном убийстве.

Вполне можно заняться пока новым номером социального страхования, а то и выкроить время для обучения Вики бейсбольному искусству.

— Глаза выкололи? — с отвращением и полным ртом йогурта переспросил Эйб. — Ты мне весь аппетит отбил.

— Обожди, — предупредил Джек. — Это только начало. Я еще не сказал, что ей губы отрезали, свернули голову...

Эйб замахал руками:

— Нет-нет! Умолкни, пока меня не стошнило.

Ну и очень хорошо. В любом случае самому не хочется рассказывать. Все время представляется обнаруженная в таком же виде Мелани и необходимость известить об этом Лью.

Джек принес пинту обезжиренного замороженного йогурта в благодарность за ожидавшуюся помощь Эйба в составлении письма в Управление социального страхования в Трентоне. Об этом еще речи не было. Захватил и пакетик семечек для Парабеллума, который терпеливо лузгал шелуху ловким клювиком, глотал зернышки.