Для сравнения войдите в дом, построенный или переоборудованный в XVIII веке, — увидев чипендейловские стулья и покрытые лаком столы, китайские обои с пагодами и мандаринами, вы сразу же вспомните, что это было время набобов, эпоха, во время которой Компания Джона (так иронично называли Ост-Индскую компанию) познакомила англичан с изделиями стран Дальнего Востока, эпоха, когда в моду вошел чай, вытеснивший из светских гостиных кофе, когда Горацио Уолпол коллекционировал фарфор, Оливер Голдсмит создал в своей книге «Гражданин мира» идеализированную картину Китая, а доктор Сэмюэль Джонсон получил прозвище «Великий хан английской литературы». А теперь сравните эту картину с другой — длинный ряд кирпичных домов, которых в этом ряду целая сотня, и каждый как две капли воды похож на предыдущий, вилла в новомодном вкусе — одна большая крыша, и почти никаких окон, фальшивое бутылочное стекло вместо оконного, и вы узнаете архитектуру начала XX века. И вправду, вся социальная и, в значительной степени, политическая история Англии может быть воссоздана по одной только архитектуре, поэтому я не прошу прощения за то, что называю дом Томаса Пейкока первоклассным историческим источником.

Почти таким же ценным, только менее интересным документом являются монументальные надгробия, которые сохранились на большей части страны и которых особенно много в Восточной Англии, в шести графствах, окружающих Лондон, и в долине Темзы. Их разнообразие впечатляет — здесь и надгробия священников в ризах, докторов права и богословия и магистров гуманитарных наук в академических одеяниях, а также нескольких аббатов и аббатис. Это и надгробия рыцарей в доспехах, дам с маленькими собачками у их ног и в платьях, по которым можно проследить всю историю моды и представить себе, как выглядели верхние юбки, юбки с фижмами, воротники с рюшами, мантильи и головные уборы, соответствовавшие каждому ее периоду. Надгробия, как и дома, говорят нам о том, что средний класс в Англии процветал, ибо в XIV веке, когда купцы начали строить для себя роскошные дома, они также стали устанавливать на могилах представителей своего класса великолепные надгробия. Самыми лучшими, вероятно, являются могильные плиты торговцев шерстью, ноги которых упираются в мешки с шерстью или в овцу, но сохранились надгробия и купцов других гильдий. Мы встречаем изобилие мэров и наместников, которые приказывали изображать на могильных плитах свои торговые знаки, а этими знаками они гордились не меньше, чем дворяне родовыми гербами, впрочем, причины для гордости у них имелись. Самое выразительное надгробие можно увидеть над знаменитой могилой в городе Линн, где купец Роберт Бранч лежит между двумя своими женами, а в ногах у него изображена сцена пира, который он устроил для короля Эдуарда III, поразив его тем, что к столу были поданы павлины. В Нортличе есть надгробие портного с ножницами, не менее славными, чем меч крестоносца, а в Сиренчестере — надгробие виноторговца, ноги которого упираются в бочку с вином. Встречаются надгробные плиты и людей попроще, которые были не так богаты, но с гордостью демонстрируют орудия своего ремесла — два или три нотариуса с гусиным пером и чернильницей, охотник с рогом, а в Ньюлэндской церкви лежит один из трех шахтеров Динского леса, облаченный в шляпу и кожаные бриджи до колен и держащий на плече деревянное корыто, в правой руке — небольшую мотыгу, а в зубах — подставку для свечи. Этот тип исторических источников поможет нам восстановить и историю жизни Томаса Пейкока. Надгробия членов его семьи находятся в северном крыле приходской церкви Святого Петра ад Винкула. Некоторые из них исчезли в течение прошедших полутора веков, и, к сожалению, не сохранилось надгробие самого Томаса, но все-таки в приделе остались две плиты — надгробие его брата Джона, умершего в 1533 году, и жены Джона, а также его племянника, тоже Томаса, который умер в 1580 году. На нем до сих пор виден товарный знак этой семьи.

И наконец, третьим источником являются завещания Пейкоков, трое из которых хранятся в Сомерсет-Хаус: завещание Джона Пейкока (умер в 1505 году), отца Томаса и строителя дома, завещание самого Томаса Пейкока (умер в 1518 году) и завещание его племянника Томаса, того самого, чье надгробие находится в приделе церкви. Он оставил длинное и полное подробностей завещание, содержащее сведения по истории своего города и организации текстильного производства. Социальные историки пока еще редко обращаются к изучению завещаний. Трудно поверить, какое огромное количество сведений о жизни наших предков можно узнать из скорбных документов. Это понимают только те ученые, которым довелось листать страницы «Йоркского собрания завещаний». Из завещаний можно узнать, скольким дочерям отец мог обеспечить приданое, и скольких он отправлял в монастырь, и какое образование давал своим сыновьям. Можно узнать, какие религиозные дома были самыми популярными, и какие люди имели в домах книги, и что это были за книги, сколько денег купцы считали нужным тратить на благотворительные дела и что они думали о деловых способностях своих жен. Вы прочитаете длинные, удивительные списки фамильного столового серебра, где любимые чашки и блюда имели ласкательные прозвища, а также списки колец, брошек и четок. Приводятся подробные описания платьев и мехов, иногда совсем простых, иногда просто великолепных, поскольку люди передавали своим детям богатые одежды точно так же, как и драгоценности. Вы встретите еще более удивительные описания кроватей со всем постельным бельем и пологами, ибо кровать была очень дорогой мебелью и часто, судя по завещаниям, была действительно великолепна и красива. В адрес Шекспира было высказано много совершенно необоснованных упреков в том, что он оставил своей жене Энн Хетэвей кровать всего лишь второго сорта, хотя вполне мог бы оставить и первого. Но еще более красивыми, чем платья, кровати и пологи, были одеяния, сшитые из парчи или украшенные вышивкой, которые передавались по наследству. Огромный интерес вызывают тщательно расписанные погребальные церемонии.

До нас дошли завещания всех видов, даже завещания крестьян, хотя теоретически все имущество крестьянина принадлежало его господину. Но больше всего сохранилось завещаний королей и королев, лордов и дам, епископов и приходских священников, юристов и владельцев торговых лавок. Здесь мы обнаруживаем много свидетельств социального процветания представителей среднего класса. Мы узнаем о том, чем они занимались, какие товары продавали в своих лавках, находим описания их домов и сельских поместий (иногда), ренты, которую они платили за свои городские дома (почти всегда), их буфетов со столовым серебром, украшений их жен, имена их подмастерьев и указания, к какой гильдии они принадлежат, описание их благотворительных дел, свидетельства их браков с дворянами и характеристику их религиозных взглядов. Словом, завещания дают нам живую картину повседневной жизни представителей среднего класса.

Таковы три источника, с помощью которых можно воссоздать жизнь и эпоху Томаса Пейкока. Все они — дома, надгробия и завещания — свидетельствуют о быстром росте в последние два столетия Средневековья крупного и процветающего среднего класса, богатства которого были основаны не на земельной собственности, а на занятиях промышленностью и торговлей. Мы уже встречались с типичными представителями этого класса — Томасом Бетсоном и домовладельцем из Парижа, имени которого история для нас не сохранила. Теперь же мы посмотрим, что расскажут нам о суконщике Томасе Пейкоке его дом, завещание и надгробия членов его семьи.