На это папа твердо ответил:

После этих слов среди участников собора поднялся ропот. Все громко кричали и возмущались: Монфор в Каркассоне, где он теперь пребывает, сражается с исчадиями ада, он гонит прочь из страны наемников и нечестивцев, возвращает католикам то, что им причитается; с помощью Христа он отвоевал Ажан, Тулузу, Монтобан, Альбижуа, Керси и графство Фуа, и он так много сделал во славу Божию, что теперь нельзя оспорить у него с таким трудом добытые владения. Этой слепой ярости папа старался противопоставить евангельское милосердие.

«Сколько злобной ярости, сколько гордыни я слышу в ваших речах, господа! Нам, собравшимся здесь ради того, чтобы послужить божественному правосудию, следует остерегаться впасть в грех гордыни. Я не считаю сира Раймонда виновным, но даже если собор решит, что он виновен, разве должен от этого пострадать его юный сын? Разве Господь наш не сказал, что сына нельзя наказывать за грех отца? Это слова Господа нашего Иисуса, а стало быть, наш закон. Найдется ли среди вас христианин, насколько одержимый гордыней или настолько безрассудный, чтобы оспорить подобную заповедь? Вспомните: когда первые крестоносцы залили Безье кровью и подожгли, тулузский наследник был еще ребенком, не понимавшим смысла слов «добро» и «зло», землям и графствам он предпочитал тогда птиц, которых в этом возрасте любят вынимать из гнезд, лазил по деревьям и стрелял из лука. И теперь вы хотите, отняв у него все его наследство, довести его до нищеты? Заставить просить подаяния у чужих дверей? Неужели вы этого хотите, братья мои? Какая недостойная участь для невиновного! Смерть лучше стократ: этот юноша создан не для того, чтобы протягивать руку, но для того, чтобы давать самому».

Если верить тексту «Песни о крестовом походе», красноречие папы не произвело никакого впечатления на собравшихся, и отовсюду послышались голоса:

Первая часть обсуждения завершилась этими словами, и надо заметить, что ни разу за время собора речь не шла о ереси, о ней не упоминали ни ради того, чтобы ее определить, ни для того, чтобы осудить, ни для того, чтобы прославить. Вскоре должен был прозвучать приговор. Папе предстояло произнести его в присутствии, среди прочих, архиепископа Йоркского, поскольку тогда еще несовершеннолетний сын графа Тулузского был в то же время племянником английского короля Иоанна Безземельного (сына короля Генриха II Плантагенета и Алиеноры Аквитанской, брата Жанны Английской, ставшей женой Раймонда VI).

Однако последнее слово произнес архиепископ Йоркский, и он был настроен весьма безрадостно.

Епископ Йоркский, как покажет дальнейший ход событий, предвидел верно. Тем не менее участники собора путем голосования заставили папу лишить Раймонда VI его владений и передать все его имущество и титулы Монфору. В апреле 1216 года французский король утвердит титулы герцога Нарбоннского и графа Тулузского. Раймонд VI утратил практически все свои владения, а граф де Фуа был «ободран до костей», как говорится в «Песни о крестовом походе». Тот и другой решили в последний раз поведать о том, в какое смятение привела их такая несправедливость; здесь следует прочесть строки, которые посвятил их горестям автор «Песни о крестовом походе» (лессы 151 и 152), поскольку они помогут нам понять, с каким неистовством жители Лангедока, в особенности тулузцы, отстаивали не столько свою веру — многие из них не примкнули к катарской ереси и остались добрыми католиками, — но свою независимость, свою культуру и свой язык. С этой точки зрения альбигойское восстание представляется в куда большей степени явлением, предшествующим современным антиколониальным и националистическим восстаниям, какими были когда-то восстание индийцев против англичан во времена Ганди или алжирское восстание против французской колониальной политики полвека назад.

А теперь вернемся к окончательному приговору, вынесенному папой Иннокентием III в конце Латеранского собора. Сказав, что ему приходится подчиниться («Пусть Монфор правит, если может, страной, которую завоевал»), папа прибавил, обращаясь к графу: