В феврале 1944 года 154-й полк был собран воедино и присоединился к 58-й дивизии неподалеку от Нарвы на северо-востоке Эстонии, где занял позиции на только что созданной системе оборонительных сооружений «Пантера», протянувшейся от побережья Балтийского моря до Чудского озера. Оказавшись на этом участке передовой, 154-й полк помогал отражать атаки частей Красной Армии в районе города Сиргала, расположенного восточнее Нарвы и наших старых позиций на Плюссе.

20 мая, по прибытии в расположение 13-й роты, я сразу же принял на себя обязанности ротного командира. Вскоре полковник Беренд окончательно утвердил меня в этой должности. Обычно это капитанская, а не лейтенантская должность, однако при нехватке офицеров подобное стало широко распространенной практикой. Являясь единственным офицером в роте, я был вынужден назначить командирами взводов фельдфебелей, хотя они обычно командовали отделениями.

Гауптфельдфебель Юхтер по-прежнему отвечал за наше снабжение, а обер-фельдфебель Элерт командовал взводом связи. Теперь я стал старшим по званию. Товарищеские отношения, которые у меня раньше были со многими рядовыми нашей роты, стали более невозможными. Даже такие ветераны, как Вилли Шютте, должны были обращаться ко мне со словами «герр лейтенант».

Однако в соответствии с давно установившимися правилами служебной субординации мы скоро привыкли к новому характеру отношений. Если вне передовой между мной и старыми товарищами возникала тонкая стена различия в званиях, то во время боя между нами снова устанавливались отношения доброго фронтового братства. Этому в значительной степени способствовало то, что я провел на передовой столько же времени, что и остальные солдаты 13-й роты.

Хотя в первые два месяца после моего возвращения потерь в роте было немного, изматывающие бои предыдущих месяцев уменьшили ее личный состав до 200 человек. Это было на 50–100 человек меньше требуемого. К счастью, относительно спокойная обстановка на линии «Пантера» позволила нам до известной степени пополнить личный состав за счет пополнения и возвращавшихся из госпиталей выздоровевших солдат.

Тот факт, что командование вермахта комплектовало дивизии военнослужащими из одного района страны, усиливал дух товарищества и взаимовыручки внутри подразделений, однако при пополнении ее иногородними изредка возникали и конфликты.

У нас ничего подобного не происходило, напротив, уроженцы других районов Германии, воевавшие бок о бок с нами, прекрасно ладили со всеми остальными. Один австриец из Вены оказался, пожалуй, лучшим солдатом, которыми я когда-либо командовал в боевых условиях. Он идеально выполнял приказы и под градом пуль сохранял невозмутимое спокойствие. Вообще очень трудно предсказать, как поведет себя в бою тот или иной человек.

Как и положено офицеру, я получил личное оружие — пистолет «люгер». Несмотря на то что я всего пару раз использовал его в бою, он оказался надежным оружием, отлично попадавшим в цель с расстояния 20–30 метров. Позднее мне выдали пистолет «астра» испанского производства, ставший моим любимым стрелковым оружием. В отдельных случаях я пользовался в боевых условиях маузеровской винтовкой или автоматом МР-40, предпочитая все-таки винтовку.

Получив офицерское звание, я получил в свое распоряжение денщика, который заботился о моей военной форме и приносил еду из ротной полевой кухни. В роте имелось несколько машин, и одна из них, «ситроен», была предоставлена мне вместе с шофером. В нашей семье машины не было, и поэтому водить я не умел. Водительских прав у меня тоже не было.

Статус офицера наделил меня возможностью получить в свое распоряжение лошадь. Ее звали Tea, и за ней ухаживал солдат-конюх. Я редко ездил на ней, за исключением дальних переходов роты и редких часов затишья между боями. Опыт работы на ферме и знание лошадей у меня оказался больше, чем у солдата, которому было положено ухаживать за ней. Когда один из унтер-офицеров не смог обуздать какую-то из наших лошадей, я легко вскочил на нее и проехал верхом несколько кругов, сумев обуздать строптивицу.

Несмотря на то что на меня теперь свалилась масса обязанностей, я постоянно вспоминал об Аннелизе. Хотя пребывание на передовой оставалась по-прежнему трудным и опасным, самым худшим для меня была разлука с любимой и неуверенность в том, смогу ли я увидеть ее снова. В наших письмах мы писали друг другу о желании поскорее встретиться, о нашей будущей женитьбе и мирной счастливой жизни. Кроме уверений в любви, мы писали о надежде на скорое наступление мира. Перед лицом мрачного будущего мы пытались приободрить друг друга и поднять настроение.

Находясь в Бельгии, Аннелиза своими глазами видела вражеские бомбардировщики, летевшие из Англии для налетов на города Германии или возвращавшиеся обратно. Став свидетелем разрушения Гамбурга, она думала над тем, какой город станет следующей жертвой англо-американской авиации.

Аннелиза также сообщала мне о том, что узнавала о судьбе моего брата Отто, с которым тоже обменивалась письмами и телефонными звонками. Он находился во Франции, относительно недалеко от нее. После высадки англо-американских войск в Нормандии, состоявшейся 6 июня 1944 года, мы встревожились, потеряв с ним связь. После трех месяцев молчания мы, наконец, узнали о том, что 30 августа Отто попал в плен.

Помимо тревоги за судьбу брата, я сильно беспокоился о безопасности Аннелизы, особенно после того, как узнал, что в середине июня неприятель провел бомбардировку в районе Генка.

Дюна

Середина июля — 7 августа 1944 года

После моего прибытия на передовую в конце мая обстановка на участке фронта близ Нарвы была относительно спокойной, однако вскоре на южных участках Восточного фронта возник кризис. 22 июня, в третью годовщину нашего нападения на Россию, Красная Армия развернула крупномасштабное наступление, практически полностью разгромив группу армий «Центр». В результате сотни тысяч немецких солдат были убиты или взяты в плен.

Уничтожение одной из трех мощных группировок вермахта стало огромной катастрофой, близкой к Сталинградской трагедии, и серьезно подорвало военную мощь Германии на Восточном фронте. Для защиты южного фланга группы армий «Центр» верховное командование вермахта в середине июля перебросило в Латвию части, ранее находившиеся на северном фланге.

Пока мы готовились к отводу из района Нарвы, из дивизии в мою роту поступили примерно два десятка 210-мм реактивных снарядов. Они имели боеголовки разного типа, включая разрывные, начиненные шрапнелью, а также зажигательные.

Перед отходом с позиций нам предстояло уничтожить все боеприпасы, которые мы не сможем увезти с собой. Это нужно было сделать для того, чтобы они не достались врагу. Я видел пробные выстрелы этих реактивных снарядов на командирских курсах в Мюнстере и захотел оценить их боевые качества.

Необходимого снаряжения для пуска таких снарядов у нас не было, и я решил использовать в качестве пусковых труб снарядную тару. Скрывшись от противника на другой стороне холма, мы соорудили две примитивные опоры, после чего срубили пару деревьев с диаметром ствола пять дюймов, чтобы использовать их в качестве насадки.