— За тульским самоваром… — не удержалась.

— Не-е-е… — смеётся заливисто, колокольчиком, — это он к тебе, наверное, ездил!

«Да ну нахуй? Правда, что ли? Ишь ты… А я б подумала, что в Тулу за пряниками к утреннему чаю».

Зло берёт.

— А однажды я ему звоню на работу, когда он в Туле был, — пододвигает стул, залезает на него с ногами, и подпирает кулачком остренький подбородок, — а он трубку взял, представляешь? Я его спрашиваю, мол, ты же в Туле должен быть! А почему уже на работе? А он мне тогда сказал, что до Тулы он не доехал… Кто-то в поезде стоп-кран дёрнул…

Вздыхает, и пододвигает мне вазочку с конфетами.

Чувствую себя героиней пьесы абсурда, но жру конфеты, чтоб не зареветь от злости.

— А потом, — продолжает, — Стас в ванной был, а у него мобильник зазвонил. Я смотрю — там написано: ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ). Трубку не взяла, Стас не разрешает. Он из ванной вышел, а я его спрашиваю: кто, мол, такой — этот грузин Лидо?

Тут я напрягла уши так, что они захрустели, и даже перестала жевать конфеты.

Дитё засунуло в рот шоколадку, и засмеялось:

— А он мне говорит: «Маша, это один мой знакомый парень-грузин. Мы с ним раньше вместе в пельменном цехе работали. Он у меня как-то пятьсот рублей занял, и с тех пор всё звонит, говорит, что денег у него нету, и что он может пельменями расплатиться». Вот врун-то! Да, Лидуш?

Да, Машуль. А ещё он — труп. Вот только он ещё об этом не подозревает.

Проглатываю конфету, смотрю на часы, и спрашиваю:

— Он домой когда приходит?

— А щас уже придёт. Через десять минут.

Великолепно. Иди же ко мне скорее, моя карамелечка! Я тебя щас казнить буду. Четыре раза в одну дырку. Ага.

Маша показывает мне их «семейный» альбом, я его листаю, не глядя, и жду Стаса.

Через десять минут в прихожей запищал домофон.

Маша кинулась открывать дверь, а я пересела на диван, подальше от двери.

Слышу голос Стаса:

— Привет, родная! Соскучилась?

Я обидно и подло бзднула. Слушаю дальше.

— Соскучилась… Стасик, а к тебе тут гости пришли…

Пауза. И снова весёлый голос:

— Да ну? А кто?

И тут в дверях появляется улыбающаяся рожа Стаса.

Пробил мой звёздный час.

Я встала, улыбнулась, и рявкнула:

— Кто-кто? Грузин Лидо, бля! С пельменного, нахуй, цеха! Вот, проходил я тут мимо. Дай, думаю, к Стасику зайду, пельмешек ему намесю, родимому. Заодно и должок свой верну.

В один прыжок я достала Стаса, намотала на руку воротник его рубашки, подтянула к себе, и прошептала ему на ухо:

— Девочку во мне увидел, сссынок?! Одной жопой на двух стульчиках сидим? Ну-ну…

Потом с чувством засунула ему за шиворот пятихатку, и крикнула:

— Маш, зайди!

Вошла Маша. Глазёнки испуганные. Чёлочку на пальчик наматывает.

А меня уже понесло…

— Грузин? Лидо? С пельменного цеха? В Тулу ездил, самовар ебучий? Стоп-кран кто-то дёрнул? Маш, хочешь, я тебе покажу, кто ему по субботам стоп-кран дёргал и стоп-сигнал зажигал? Чё молчишь, блядина?

Я, когда в гневе — ведьма ещё та… Это к гадалке не ходи. И Стас это понял. За секунду он трижды поменял цвет лица, что твой хамелеон: с белого на красный, с красного — на синий. На синем и остановился. Чисто зомби, бля.

Потом обхватил голову руками, сполз по стенке, и захохотал. Ёбнулся, видать.

Я в одну затяжку выкурила полсигареты, потушила бычок об Стасикову барсетку, пнула его ногой, наклонилась к нему, и припечатала:

— Пидор. Сказал бы сразу — меня бы щас тут не было, а в субботу поехали бы к Юре.

А теперь езди в Тулу. Со стоп-краном. Гандон, твою мать…

Маша закрыла за мной дверь, чмокнула на прощанье в щёчку, и хихикнула:

— Клёво ты с ним… Он теперь точно ещё неделю будет дома сидеть. Спасибо!

Пожалуйста. Только в рот я ебала за ради твоего, Маша, спокойствия, так себе нервы трепать.

Из дома я позвонила подругам и сестре, и рассказала о страшном потрясении. Я искала сочувствия.

И я его не нашла.

И всё бы ничего, да только с тех пор у половины моих подруг и ИХ МУЖЕЙ (!) я записана в мобильном как Грузин Лидо, а на мой звонок выставлена «Лезгинка»…

Ассоциации — вещь странная и порой пиздец какая интересная.

У меня, к примеру, иногда такие ассоциации с чем-то возникают — я сама потом с себя охуеваю.

На днях, заглянув дома в свой рефрижератор, я с прискорбием обнаружила там хуй. В том смысле, что из продуктов питания там имелся только суповой набор в виде верёвочки от сардельки, и лошадиного копыта, для собачушки. А скоро мужик мой с работы прийти был должен. И вполне вероятно, он дал бы мне пизды за отсутствие ужина. В общем, вариантов мало: или пиздюли, или в магазин.

Я выбрала второй вариант. Нарядилась, бровушки подмазала, и попёрлась в супермаркет.

Купила я там пищи разнообразной, гандонов на всякий пожарный, и уже домой почти собралась, но тут стопиццот тысяч чертей меня дёрнули завернуть в магазинчик с разной, блять, бижутерией. Очень я люблю всяческие стекляшки разноцветные. Причём, не носить даже, а просто покупать. Дома уже ящик целый всяких бусиков, хуюсиков, браслетиков, заколочек и прочего счастья туземцев набрался. Бывает, раскрылачусь я возле своего ящика с бохатством, как Кащей, и сижу себе, над златом чахну. Закопаюсь в него по локоть, и ковыряюсь, ковыряюсь, ковыряюсь… Иногда почти до оргазма. И все домашние мои уже знают: если Лида в ванной закрылась, стонет там громко и гремит чем-то — значит, мыться и гадить надо ходить к соседям. Это надолго.

Но вернёмся к ассоциациям.

Я такая, колбасой и томатами нагруженная, с гандонами подмышкой, заворачиваю в этот магазин, где сразу начинаю рыться в бохатсве, и стонать. В магазине этом меня давно знают, и уже почти не боятся. Естественно, нарыла я там себе серёжку в пупок. В виде бабочки-мутанта, с серебристой соплёй, торчащей из жопы. Красивая штописдец. Особенно сопля эта, из стразиков самоцветных. Застонала я пуще прежнего, купила мутанта незамедлительно, и домой поскакала, в спирте её полоскать, и примеривать к своему пупку.

И только я эту бабочку в себя воткнула — в башке сразу ассоциации ка-а-ак попёрли!

Дело было лет восемь-девять назад. Молодая я была, тупая до икоты, и к авантюрам склонная. И подружка у меня была, Наташка. Ну так, подружка-не подружка, в школе когда-то вместе учились. А работала Наташка тогда в каком-то пидрестическом модельном агентстве, администратором. Одна тёлка во всём штате. Остальные — пидоры непонятные. Как её туда занесло — не знаю. По блату, вестимо. Я, например, в то время отрабатывала практику в детской театральной студии, сценарии сочиняла, спектакли ставила. Всё лучше, чем с гомосексуалистами якшаться, я считаю. И как-то припёрлась я к Наташке на работу. То ли отдать ей чота надо было, то ли забрать — уже не помню, не суть.