От ответа на эти вызовы будет зависеть то, окажется ли социальное тело тягачом, вытягивающим из болота застрявший в нем грузовик, или же оно превратится в снаряд, который разнесет в клочья и грузовик, и груз, и пассажиров, и все, что находится по соседству.

Социальное тело, переместившись из точки А в точку Б, может стать дееспособным политическим классом — или ликвидатором, который погубит страну.

А значит, нам крайне важно спросить себя: «Как чекистское сообщество реагирует на реальную ситуацию? Соответствует оно в своих реакциях требованиям этой ситуации и своей заявке на определенную роль или нет?»

Отвечая на этот вопрос, мы точнее поймем, что такое этот самый чекизм. Мы увидим его в зеркале ситуации. Увидеть его в этом зеркале намного важнее, чем увидеть его любым иным путем. И даже непонятно, каков иной путь. Может быть, он и есть. Но он, во-первых, проблематичен, во-вторых, невероятно сложен (что, фокус-группы будем организовывать, глубокие социально-психологические зондирования?) и, в-третьих, малоэффективен. Потому что предмет вне контекста — это не предмет вовсе. А так, фантом.

Контекстом же для социального тела под названием «чекизм» является ситуация. То есть система вызовов, тестирующая гипотетический субъект на предмет его адекватности. Мера адекватности и опишет нам свойства субъекта гораздо более надежно, чем некоторые самодостаточные зондажи субъекта как такового, превращенного этими зондажами и отсутствием контекста из субъекта (или потенциального субъекта) в тривиальный и потому абсолютно неинтересный предмет.

Предмет, теряя контекст (то есть ситуацию), лишается даже потенциальной субъектности. А чекизм нас может интересовать только как предмет плюс субъектная потенция. Зачем он нужен иначе? Он и не может существовать иначе. Потому что само его наличие вызвано к жизни словом «власть». Чекизм — это не жизнь сообщества чекистов, это претензия сообщества на власть. То есть на субъектность.

Самодостаточный предмет не может стать субъектом и не может раскрыть потенцию своей субъектности. А вот феномен может. Поэтому и нужно раскрывать чекизм именно как феномен. То есть как предметность, имеющую неопределенный потенциал субъектности. Причем такую предметность, качество которой полностью зависит от того, каков потенциал. А значит, раскрытие предметности и определение потенциала субъектности совпадают.

Речь идет действительно о другом подходе к вопросу об интересующем нас «what is chekism?». Я, конечно, в принципе мог бы попытаться описать атомы (чекистов, слагающих сообщество), а также меру связности между этими атомами и природу этой связности, определить структурность, окончательное качество социальной системы, ее целевые установки или интенции (непроартикулированные целевые установки). А дальше спросить себя — каковы у этого перспективы, может ли оно быть властью, как оно может ею стать, с какими препятствиями столкнется и так далее. Тут мне никакие контексты не нужны. Мне нужны бесконечные зондажи, оценки недоступных для наблюдения параметров, сложнейшие социальные выкладки. А также оценка достоверности выкладок.

Однако то, что я этим способом опишу, не будет феноменом. Оно будет просто предметом. Внутри предмета не будет субъектности. Мне ее придется в этот предмет привносить. Я должен буду заставить его ожить и из мертвой куклы стать живым игроком. А дальше я должен моделировать игру.

Я не буду описывать недостатки и преимущества такого подхода. Я только скажу, что не могу и не хочу его осуществлять. Но я могу поступить иначе. Я могу начать сразу играть с живым феноменом, а не с мертвой предметной куклой. Я могу начать спрашивать феномен: «Уважаемый чекизм, давай с тобой поиграем в игру, где я подбрасываю вызовы, а ты на них отвечаешь. Может быть, по твоим гипотетическим ответам я узнаю, кто ты такой».

Но как сыграть в игру? Понятно, как осуществлять замеры. Для этого нужно посылать импульсы и замерять реакции (активный режим) или просто замерять реакции (пассивный режим). Но даже если импульсы и посылаются, то эти импульсы лишь «дергают» предмет, а не побуждают некое существо «отбивать посланный мяч». И потому импульсы носят сухой, конкретный характер. В каком-то смысле они всегда количественны. Ты посылаешь в предмет «числа». Но уж никак не образы и метафоры.

А если ты играешь с феноменом, то все зависит от того, насколько удачно ты выбираешь мяч. И как ты его феномену посылаешь, чтобы он принял подачу и отбил удар. Такой мяч должен быть метафоричен, образен.

Передо мной сейчас стоит сложнейшая задача — выбрать мяч и послать его. И я делаю свой исследовательский выбор.

Впрочем, я сделал его давно. И не вижу никаких оснований для того, чтобы отказаться от этого в очередном — теперь уже обобщающем, а не ситуационном — исследовании.

Еще в 2005 году, пытаясь объяснить, в чем проблемность этого самого чекизма, я вспомнил один анекдот советской эпохи. Кто хочет проверить, так ли это, пусть прочитает мой доклад «ЧиК» и «ЦыК», сделанный 31 марта 2005 года и тогда же выложенный на наш сайт. Эту метафору «ЧиКа» и «ЦыКа» я теперь и собираюсь послать феномену в виде мяча и наблюдать, как он примет мяч, куда направит ответный удар и так далее. Из системы этих наблюдений я и хочу получить какие-то сведения о феномене.

Итак, «ЧиК» и «ЦыК»…

В эпоху застоя бытовал такой анекдот: «ЦК цыкает, а ЧК чикает».

Анекдот всего-то должен был проиллюстрировать соотношение между чекистами как «карающим мечом» и партией как «инквизицией, которая направляет этот карающий меч» против «благородных борцов с советским безумием», а также всех прочих граждан данного «безумного общества».

Но авторы анекдота (а у любого такого анекдота есть авторы) сказали гораздо больше, чем хотели. И это стало ясно постфактум, когда ЦК не стало, а ЧК (или та общность, которую очень условно отражает данное сочетание заглавных букв) решила заменить собою ушедшего в небытие старшего брата.

Вот тогда-то и оказалось, что для того, чтобы «чикать», нужны одни управленческие качества. А также совместимая с ними управленческая системная архитектура. А для того, чтобы «цыкать», нужны другие качества и другая архитектура.

Что такое «цыкать»? Это значит обладать некоей идеальной нормативностью (не будем обсуждать ее качество). Такая нормативность предполагает доктрину. Назовем доктрину «коммунизм», а нормативность — «правилами советского общежития». В конце концов, какое значение имеют эти конкретизации? Они лишь освобождают нас от излишней сухости теоретических построений.

Единство доктрины и нормативности необходимо для того, чтобы «цыкнуть». Но недостаточно. Нужно еще осуществить сканирование всех элементов системы, которой ты управляешь. И не абы какое сканирование, а именно такое сканирование, которое покажет, насколько поведение данного конкретного элемента отклоняется от нормы.

После того, как сканирование выявило отклонения, нужно принять решение о применении тех или иных средств воздействия на более или менее отклоняющееся поведение тех или иных элементов.