– Ну что? Что тебе от меня надо? – Выйдя из уборной, Аврора оказалась в цепких объятиях Юрика. Он, похоже, терял над собой контроль, сжимая супругу все крепче и крепче.

– Если ты сейчас же не покинешь гостиницу, я вызову охрану. Имей в виду! – прошептала Аврора, чувствуя, что Метелкин шутить не намерен: минута-другая – и он раздавит ее, как великан воробья.

– Вызывай, – прошептал Юрик и вдруг почувствовал желание – непреодолимое желание овладеть своей собственной супругой.

– И вызову, – пыхтела Аврора.

– Валяй!

– Пусти, не то закричу!

– Кричи, давай! Перебуди весь этаж! Может, уволят с этой поганой работы, – задыхаясь, прошипел Метелкин.

– Ну и пускай увольняют! Я сюда идти не рвалась! Это вы с матерью меня в гостиницу запихнули! – бубнила наша героиня, держась из последних сил. Аврора чувствовала, что если Юрка не отпустит ее сию секунду, то она точно задохнется, как вдруг Метелкин, будто читая ее мысли, ослабил мертвую хватку свою и... И смертоносное объятие неожиданно приобрело характер нежно-любовного (если, конечно, объятие может иметь характер).

– Басенка, пошли к тебе, – прерывисто дыша, лепетал Метелкин.

– Мне работать надо! – гордо выпрямившись, заявила она.

– Ну ладно! Что ты как не родная! Пошли! Я соскучился прямо жуть как!

– А надо дома ночевать! – И Аврора, задрав голову, направилась к стойке.

– Жестокая ты, Каренина! Ну пошли, пошли к тебе!

– Я на работе!

– Да ладно, на работе она! – И Метелкин, поймав ее за руку, притянул к себе и нежно поцеловал в ушко – это был испытанный метод. Юрик знал, что Аврора не устоит перед этим его приемом. – Пошли, а, Басенка?! – добавил он молящим тоном.

– Юр, ну вдруг кто-нибудь приедет, а меня нет на месте? Не могу! Я на работе! Вот домой приду и тогда...

– Ты что? Это ж сколько ждать-то! Я с тоски помру! – горячо шептал он и неожиданно подхватил ее на руки. – Где ключ? Говори, говори, Каренина моя вредная!

– Да вон, на столе лежит! – сдалась она, в результате чего за администраторской стойкой не было никого в течение часа. Благо никто не приехал и Аврорино отсутствие не было замечено.

Надо сказать, что героиня наша не пожалела, что сдала свои позиции, уединившись с Юриком. Она испытала то сопряженное с опасностью новое чувство, которое привнесло в их супружеские отношения легкий теплый ветерок. (На некоторое время.) Под тяжестью Метелкина она то и дело билась головой о кроватную спинку, думая об одном: сейчас постучат в дверь, и она, полуголая, нацепив задом наперед свои брюки, вылетит, растрепанная, к боевому посту. Подобные переживания, как ни странно, возбуждали ее настолько, что, казалось, кровь закипала в жилах. В конце концов Аврора, на мгновение забыв, где находится, заголосила, подобно сирене, а когда опомнилась, уткнулась в подушку красным от стыда лицом.

– Вот зачем на работе-то! – укоризненно проговорила она, когда привела себя в порядок.

– Ой-ой-ой! Какие мы стеснительные! Какие порядочные, кристально чистые! – издевался Метелкин, натягивая шлем на голову.

– Я вообще не понимаю, что ты сюда мотаешься чуть ли не каждую смену! Хватит! Надоело! Прекрати! Как-нибудь опозоришь меня!

– Ой-ой-ой! Можно подумать! Ты и без моего участия опозоришься! – И он красноречиво посмотрел на смятую постель, после чего вспомнил Маронова в белом костюме с шикарным букетом роз.

– Вот какой ты, Юрка, противный! Ведь сам непонятно где был ночью, а на меня свои грешки повесить хочешь! – выпалила Аврора и добавила: – Уйду я от тебя, Метелкин!

– Да куда ж ты от меня денись-ся?! – И Юрик, хохоча на весь этаж, растворился в длинном коридоре.

Близость с Метелкиным развеяла, разрушила непреодолимую предрассветную потребность во сне, и Аврора стала думать о том, правильно ли она ведет себя с мужем, любит ли она его, за что именно... И поползла, потянулась вереница мыслей, будто найдя незаметную потаенную дверцу в ее мозгу. Первым звеном этой нескончаемой цепи был, конечно же, Юрик, потом Аврора вспомнила Марио. Как он приезжал в Москву только ради того, чтобы посмотреть на нее. Его голубые, печальные, большие миндалевидные глаза и тот вечер. Их прощальный вечер, когда она, поддавшись велению сердца, кинулась ему на шею. С какой любовью, нежностью он целовал ей лицо... А потом этот незабываемый поцелуй в губы – даже сейчас, при одном лишь воспоминании у Авроры забегали мурашки по телу. «А что, если именно Марио – моя судьба? Что, если жизнь дала мне шанс, а я не сумела воспользоваться им?» – гадала она.

Потом из пучины памяти возник образ Костика Жаклинского, одноклассника, с которым у нее был довольно длительный и невинный роман. Она припомнила, как Костя полгода строил голубятню, а она сидела рядом на изодранном стуле под зонтом посреди продуваемого всеми ветрами поля. И тот поцелуй, их первый поцелуй, при котором она подавилась леденцом, неожиданно скользнувшим в ее рот из Костикина. Но нет! Жаклинский явно не ее герой. Этот его параллельный роман с Женькой Петюкиной и тот страшный случай на поле, когда ее окружила толпа подвыпивших, распаленных молодцев... И снова, как всегда бывало, стоило Авроре лишь вспомнить о Жаклинском, как в душе всплывало омерзительное чувство, похожее на горькое послевкусие от едкого, ядреного, вызывающего слезы лука, лишний раз доказывающее, что Костя – не тот человек, с кем бы ей следовало связать свою судьбу. Вот Вадик... Вадик Лопатин! Это совсем другое дело! Как жаль, что он уехал в Мурманск! Аврора и тогда, будучи Метелкиной, и теперь, когда стала Дроздомётовой, чувствовала... Нет! Знала наверняка, что именно он и есть герой, настоящий рыцарь не только ее романа, но и всей ее жизни, но не по собственному желанию, выбору она проворонила его – так сложились обстоятельства. Каждый раз, когда Аврора прокручивала в уме их с Лопатиным роман, на устах ее появлялась счастливая, я бы даже сказала, блаженная улыбка, а в глазах застывали слезинки – застывали, но не скатывались по щекам. Она помнила все. Как он впервые признался ей в любви у школьной чугунной ограды, когда Ненашева заболела ангиной и они наконец-то остались наедине. Именно он тогда и сказал Авроре, что любит ее больше всех на свете, больше себя! Как завязывал ей шнурки на старых, допотопных коньках, называя Аврошенькой. Никто, больше никто и никогда не назовет ее так! И их прощальный, последний поцелуй. Она видела его как наяву. Это было теплым майским вечером. Вадик подошел к ней вплотную, обхватил за талию и попросил:

– Обними меня тоже за шею... Чтоб как в кино... – после чего зажмурился и звонко поцеловал ее в губы.

И где-то он теперь? Вадик, ее первая любовь? Кого он теперь целует, кому признается в нежных чувствах?

Аврора затуманенным взором взглянула на развернутую «шахматку», и мысль ее вдруг переметнулась к Метелкину. Наша героиня удивилась: отчего это она вспоминает своих прежних поклонников, будучи замужем за любимым человеком? Да, да, любимым! Несмотря на то что весь двор гудел о Юркиной неверности, на то, что он в последнее время часто приходил домой пьяным, а сегодня и вовсе не явился ночевать, Аврора любила его. Иначе разве стала бы она терпеть все его выходки? Эту неоправданную, безумную ревность, его дикие вспышки гнева, ссоры, скандалы, его безразличную ко всем и вся мать, его отца, которого, кроме ежедневных спиртосодержащих клизм, не волновало более ничего?