– Поговорю. Позже.

– Почему не сейчас?

– Все объяснения, которые я могу дать сейчас, не для его понимания.

– Скорее не для его ушей.

– Может, и так. Но что это меняет?

– Ты просто боишься, Саша.

– Может, и так, – повторил отец.

Сергей хотел подняться, отодвинуть занавеску, спросить, что происходит… Но странное оцепенение охватило его.

Что-то страшное, небывалое стояло там, за плотной занавеской. Именно стояло, как огромное живое существо, хотя никого, кроме родителей, на той половине комнаты не было.

Сергей лег, закрыл глаза.

«Отец же почему-то не хочет говорить мне сейчас, – медленно, будто в забытьи, подумал он. – А что он не хочет мне говорить? Неважно. Потом скажет».

Ему казалось, что он не спит. Странность его самоощущения была слишком сильна. Он чувствовал себя – свои руки, ноги, голову – отдельно от собственной сущности. Как будто он умер и наблюдает за собой сверху, из того мира, в существование которого не верил.

Но когда он открыл глаза в следующий раз, солнце ярко светило в окно. Часов на десять утра оно светило, не меньше. Было лето, каникулы, поэтому Сергея не будили в школу.

В комнате стояла тишина. Несмотря на веселый солнечный свет, она показалась ему зловещей.

Он вышел на улицу. В бараке жили четыре семьи, и крыльцо каждой комнаты выходило на отдельную сторону.

Мама сидела на крыльце и обтягивала тканью крупные круглые пуговицы. Кажется, она собиралась сделать новую обивку для их старого дивана, и пуговицы были нужны как раз для этого. Что-то такое она говорила, но Сергей, конечно, в это не вникал.

Ее пальцы двигались быстро, и только по этой быстроте можно было понять, что она взволнована. Обычно мама делала все каким-то единым, цельным движением, которое не имело, казалось, ни начала, ни конца.

– Доброе утро, – сказал Сергей. – Папа не приехал?

Это был малодушный вопрос. Он же знал, что папа приехал еще ночью. Но ему почему-то страшно было спросить: «Что случилось?» – и он спросил то, что спросил.

– Приехал, – ответила мама. – Но тут же и уехал.

Откладывать вопрос больше было невозможно.

– Куда? – спросил Сергей.

– В Латвию.

– Куда?! – Он оторопел. – Как… в Латвию?

– Его перевели на новое место службы.

– А… мы?

– Мы с тобой возвращаемся в Москву.

Она сказала «возвращаемся», хотя Сергей не был в Москве ни разу. Он родился в Сибири, место его рождения имело не название, а номер: в воинской части, где служил тогда отец, было родильное отделение, и маму не пришлось никуда везти.

Вообще-то это было странно, что он никогда не бывал в Москве. Мама родилась именно там и там жила до замужества. При том, что она вырезала из журнала «Огонек» репродукции картин, чтобы воспитывать у сына художественный вкус, – стоило удивляться, что она ни разу не свозила его в Третьяковскую галерею. Сергей сознавал эту странность, но не пытался понять ее причину. Он привык к тому, что мамин внутренний мир загадочен, и принимал это как данность.

Но после ошеломляющего известия, которое он услышал, ему, конечно, захотелось ясности.

– Почему отец уехал так срочно? Почему мы не едем с ним? – спросил он. И сердито воскликнул, глядя на быстрое движение маминых пальцев: – Да брось ты эти пуговицы!

– Ты прав, – сказала мама. – Они уже не нужны.

Она положила шитье в коробку, стоящую у нее на коленях, и посмотрела на Сергея. Она по-прежнему сидела на крыльце, а он стоял рядом. Получалось, что она смотрит на него снизу вверх, но при этом ее взгляд был прямым и ясным.

– Сережа, – сказала она, – мы с папой расстались.

Когда мама это произнесла, Сергей понял, что именно это и ожидал услышать. А почему? Ведь этого невозможно было ожидать. Родители даже не ссорились никогда! Каждый их взгляд друг на друга, каждое сказанное друг другу слово – все было полно любви, этого нельзя было не видеть.

Но, вероятно, Сергей неосознанно угадал, с чем может быть связано ощущение живого ужаса, которое он пережил сегодня перед рассветом: родители больше не будут жить вместе. То есть у него больше не будет семьи.

Это было так страшно, что он онемел и остолбенел. Наверное, надо было спросить, почему они расстались. Но он не мог ни о чем больше спрашивать.

– Сережа, мы с папой очень любили друг друга, – сказала мама. – Но люди меняются. Вероятно, в жизни нет ничего прочного. Взрослый человек должен научиться с этим жить.

Сергей не знал, научится ли с этим жить. Ему вообще не хотелось жить.

Сборы заняли два дня. Точнее, даже один день они заняли, и еще на один день пришлось задержаться из-за отсутствия билетов на поезд Владивосток – Москва; иначе как по Транссибу, проходящему неподалеку от их поселка, уехать отсюда было невозможно.

В эти два дня Сергей никуда не выходил, ни с кем не виделся. Он старался убедить себя в том, что предстоит просто очередной переезд на очередное место жительства, но нервы его, подростковые нервы, были слишком напряжены, чтобы такое самоубеждение давалось ему легко.

Выйти из дому все же пришлось: надо было забрать документы из школы.

Сергей отправился туда вечером, когда ученики разошлись по домам. Он никого не хотел видеть.

В школе никого и не было. Только директорское окно светилось на углу неказистого здания. Впрочем, почему неказистого? Никаких других зданий Сергей в своей жизни и не видел.

Он вошел в школу и хотел уже свернуть направо, где в конце недлинного коридора располагался директорский кабинет.

– Сергей Саныч! – окликнули его вдруг.

Сергей обернулся. Никто никогда не называл его по отчеству. Но коридор был пуст, и ни к кому, кроме него, обращаться здесь было невозможно.

Прямо на него смотрела уборщица тетя Валя. Она была тещей майора Дубина и вообще-то могла бы не работать, тем более уборщицей, но говорила, что без работы у нее кости ломит, и зять выхлопотал ей техническую ставку в школе.

– Сергей Саныч, – повторила она. – Когда уезжаете-то?

– А вы откуда знаете, что мы уезжаем? – спросил Сергей.

Он спросил об этом прежде, чем сообразил, что вопрос глупый. Здесь все знали всё и обо всех, это не могло быть иначе в тесном и замкнутом пространстве военного городка, и в этом была даже определенная свобода: никто не пытался ничего скрывать в своей жизни, потому что скрывать что-либо не имело смысла.

– А чего вам тут теперя делать? – хмыкнула тетя Валя. – Папаша вас бросил, уехал, ну и вы тоже. А куда мать решила-то?

В ее голосе послышался жадный интерес. Понятно, что именно это она и хотела выяснить: куда денется брошенная жена? Сергея интересовало другое: что случилось, почему произошло это мгновенное, неожиданное, необъяснимое родительское расставание? Он понимал, что в городке наверняка знают причину, но ни за что не стал бы эту причину выяснять.