этого бегает за тобой? – уточнила Аадхья. – Эль, я ничего не понимаю. Наверняка у нее что-то на уме. Если она молчит – значит явно замышляет какую-то гадость. Почему ты ее не отшила?

Я внутренне поежилась и ответила не сразу; Аадхья оторвалась от сборов и, прищурившись, посмотрела на меня.

– Есть хоть одна причина? – опасным тоном спросила она.

– Ну… – слабо выдавила я. Я знала, что этим все и закончится, но приличного оправдания у меня не было.

– Понятно, – кивнула Аадхья. – Причины нет.

Я застонала и закрыла лицо руками:

– Это была минута слабости!

– Скорее минута безумия, что еще хуже, – заметила Аадхья. – Послушай, ее цель – Элфи. Он втащил Лизель в лондонский анклав, а теперь собирается провести ее в совет? Без веской причины она не стала бы предавать их союз!

– Она не предавала, – буркнула я. – Он обо всем знает.

– Да, потому что оба хотят тебя заграбастать, – безжалостно сказала Аадхья.

Хотя я и отвергла предложение союза, которое сделала Лизель, Аадхья по сути была права, и я это знала. Я все еще отгоняла сожаления и до сих пор была умилительно благодарна Лизель за сон без сновидений. Не говоря уж о том, что она доставила меня в Америку. Но все равно нужно выяснить, чего она хочет в уплату, и не позволять ей просто так таскаться за мной и помогать, если бы ничего другого она и не желала. Никто и никогда не стремился мне помогать, и Лизель меньше всего напоминала человека, готового служить половой тряпкой. Она была прирожденным стратегом, выжидающим время, чтобы ошеломить меня громадным запросом, когда я буду максимально уязвима. Я могла бы и догадаться. Даже если бы Шоломанча меня этому не научила, вся моя жизнь была уроком на тему «как опасно, когда ценник не выставляют сразу».

– Предупреждаю: если ты переберешься в лондонский анклав и заживешь одним семейством с Лизель и Элфи, я приеду за тобой с наручниками, – сказала Аадхья. – Если бы Шоломанча буквально не была бы бомбой, которая вот-вот рванет, я бы сразу же тебя приковала. Эль, ты ни в чем не виновата.

Я сделала глубокий вдох, который отозвался болью в груди, и уныло ссутулилась.

Аадхья села рядом и обняла меня.

– Ты не виновата в смерти Ориона, – сказала она. – Все получилось, вы добрались до ворот. Ему просто нужно было выскочить. Не знаю, что там случилось, но ты ведешь себя так, словно ты его бросила, а я точно знаю, что ты бы этого не сделала. Орион был неглуп, а значит, ему бы и в голову не пришло, что ты хочешь удрать без него… – Аадхья фыркнула. – Зачем тебя выталкивать, если ты и так уйдешь? Значит, он решил, что ты не уйдешь.

Аадхья была права, конечно, права, и я это знала – ну, кроме того, что я якобы не виновата…

– Значит, Орион кретин, который погиб без всякой причины, – процедила я сквозь зубы.

– Иногда люди лажают, – сказала Аадхья. – Человек делает глупость, и оказывается, что уже ничего нельзя исправить и вернуть. Орион принял неверное решение в разгар самой страшной битвы, когда на тебя набросилось Терпение. Это не значит, что он кретин. Если ты его любишь и грустишь о том, что он умер, это не значит, что ты дура. Ты дура потому, что с горя сошлась с Лизель, – едко добавила она, ткнула меня в плечо и снова принялась складывать вещи. – Она ведь тебе даже не нравится!

Я поморщилась:

– Кстати, ты ей небезразлична. Немножко.

– Вот так сразу? – спросила Аадхья без малейшего доверия.

У меня не было другой одежды, кроме той, что на мне, – маминого мешковатого льняного платья, – и, несмотря на очищающее заклинание Лизель, больше оно без стирки выдержать не могло (а стирать было некогда). В обновки Аадхья я бы не влезла, но она дала мне чистые трусы и отправилась к маме, которая принесла собственный рабочий костюм из шелковистой тонкой ткани, расшитый защитными рунами, наверняка стоивший годовой запас маны, но она и слышать не хотела о плате.

Папа Аадхьи настоял на том, чтобы отвезти нас в аэропорт, хотя несколько раз по пути беспокойно посматривал на дочь в зеркальце заднего вида. Я из-за этого чувствовала угрызения совести, но даже не пыталась отговорить Аадхью. Я слишком в ней нуждалась. Я не хотела брать ее с собой в Шоломанчу на охоту – я вообще никого не собиралась брать с собой, – но пусть бы Аадхья ждала снаружи, у двери. Отчаявшиеся люди – страшные эгоисты. Я хотела, чтобы хоть кто-то меня ждал, и тогда я бы чувствовала себя обязанной вернуться.

Мы летели поздним рейсом, и аэропорт казался безлюдным – он не пустовал, конечно, но в нем стояла тишина, магазины были по большей части закрыты, и путешественники устало тащили за собой чемоданы. Аадхья явно не желала оставлять нас с Лизель наедине даже на минуту, поэтому, припарковавшись, отправила меня за кофе.

Лизель это заметила.

– Чего ты боишься? – резко спросила она у Аадхьи, как только обе решили, что я за пределами слышимости – но я украдкой обогнула кадку с пальмой и прислушалась – может быть, надеясь в чем-то уличить Лизель и спровадить ее обратно в Лондон к Элфи.

Аадхья гневно взглянула на нее:

– У тебя, кажется, совсем стыда нет. Она просто не в себе.

– Да, – подтвердила Лизель. – Думаешь, со мной ей будет только хуже? Клянусь тебе, – продолжала она мрачным тоном опытного человека, – когда человеку хорошо физически, у него поднимается настроение, даже если дела очень плохи.

– Лично мне кажется, что ты хочешь прибрать к рукам Эль, пока она в шоке, чтобы потом дергать за крючок.

Лизель нетерпеливо отмахнулась:

– Да! И ты тоже этого хочешь! Скажи, зачем мы дергаем за крючки? Чтобы она защищала нас и спасала наши шкуры? Она помогает даже посторонним людям, задаром. Что еще? Ты ее союзница. Ты просила Эль что-нибудь сделать для тебя? Раздобыть тебе место в анклаве или контракт на артефакты? Нет? Почему? Ты такая же святая, которой не нужны мирские блага? – Лизель фыркнула. – Нет! Ты ничего не просишь, потому что знаешь, что она скажет «нет». Я и сама пыталась. Но Эль не станет искать выгоды для себя, тем более для других. В чем-то она права, – добавила Лизель ворчливо, с явной неохотой признавая истину. – Эль слишком могущественна. Если она начнет – ее уже не остановишь. Крючок нужен только для того, чтобы ее затормозить. Лучше радуйся, что он у меня есть, и крепче держись за свой.

Я бросила подслушивать и отошла в ярости. Я не