навстречу приключениям. И на все мои вопли о том, что впереди обрыв, лишь пожимала плечами со словами: «Пф-ф-ф! Подумаешь…»

Зато за спором со Смертью я не заметила, как пролетело время. В дверь каюты постучали со словами:

– Госпожа ведьма, откройте, пожалуйста! Вам тут капитан велел принести еды…

Надо ли говорить, что я тут же дернула за ручку, распахнув створку. За порогом стоял матрос. И в руках держал целый поднос снеди. Миска, доверху наполненная исходящей паром кашей с ароматными шкварками, тарелка квашеной капусты, внушительный кусок сыра, нарезанное вяленое мясо, ломоть свежеиспеченного хлеба, перья лука, отварные яйца.

– Ух ты! Спасибо. Сколько всего, – не сдержала я восхищения. В пустом животе при виде всего этого тут же заурчало.

– Я старался… – Щербатая улыбка озарила заросшее лицо матроса. Он даже от гордости расправил плечи. – Все в точности сделал, как капитан велел. Он так и сказал: наложи всего и побольше, чтоб эта ведьма подавилась!

И лишь произнеся, матрос понял, что последних слов говорить не стоило. Но испугаться гнева грозной «госпожи ведьмы» посыльный не успел.

Я азартно протараторила:

– Вот и пообедаю. Не магией же одной сыт чародей! – А затем споро выхватила у мужика поднос.

Смерть тут же хлопнула перед носом матроса дверью. С учетом того, что обе мои руки были заняты, закрывавшаяся сама собой створка, видимо, впечатлила корабельника. Иначе с чего бы из-за двери донесся вздох:

– Уф! Действительно, взаправдашняя ведьмовка. Как бы поселенцев каких от такой не получить… На дирижабле и без них блох хватает.

Хель на это лишь хмыкнула со словами:

– Совсем темный народ пошел… Демонов с блохами и вшами равнять.

– Блофи, между профим, чуму разнофят, – нравоучительно, но не совсем членораздельно отозвалась я, споро работая ложкой. И, пододвинув в сторону Хель тарелку с капустой, из вежливости предложила: – Угощайся.

Смерть глянула на снедь и отозвалась:

– Спасибо, но я на диете.

Спорить не стала. Ибо, как говорится, голод не тетка – пирожок не поднесет. Посему сама усердно заработала ложкой.

И вот когда каша была доедена, тарелка с капустой – ополовинена, а глазами и вовсе ликвидирована подчистую, то чувство сытости охватило не только мое тело, но и душу. Я блаженствовала.

А Хель, удостоверившись, что теперь я готова слушать, тоном фельдмаршала огласила план мести. По ее задумке, сначала стоило навести страху – ликвидировать нескольких рабочих, занимавшихся стройкой. Чтобы и в народе слухи поползли – дескать, недоброе дело затеяли, – да и сами организаторы начали за свою жизнь бояться. И только после этого браться за идейных вдохновителей.

– Убивать того, кто своей гибели не предчувствует, причины ее не понимает, – все равно что редьку есть. Вроде и для здоровья… тьфу, в смысле для дела полезно, а удовольствия-то никакого! Нет… Вендетту надо так творить, чтобы потом еще лет сто ее вспоминали со словами: любишь Хель гневить – люби и помирать, – подытожила костлявая.

На этих словах я очень обрадовалась, что уже поела. Иначе кусок в горло не полез бы. Я не могла представить, что смогу кого-то убить. Даже ради того, чтобы самой остаться в живых. Меня учили спасать людей. И я спасала. Как могла. Как умела.

Да, я понимала, что, заключив сделку с Хель, возможно, сама себе подписала отсроченный смертный приговор. Ведь костлявая не простит мне не только невыполненного обещания, но еще и упущенного отпуска.

Но это потом. А пока я постаралась не выдать своих чувств и повернуть разговор так, чтобы расспросить о том, что мне могла поведать лишь Смерть: о настоящей Тигиан Уикроу. Вот только Хель вышла на эту тему сама:

– Знаешь, Тиг, я вот что думаю… Как ты рабочим несчастные случаи подстроишь, тебе надо будет вернуться в особняк Уикроу.

– Зачем? – вырвалось у меня невольно.

– Затем, что оборванке в императорский дворец попасть тяжелее, чем крауфине.

– А при чем здесь дворец? – насторожилась я.

– А где, думаешь, проще всего застать казначея, главного столичного архитектора и лизоблюда Эрмита, который и предложил перенос моего алтаря?! – При упоминании последнего имени Хель, по ощущениям, даже раздулась, как кобра, раскрывшая капюшон, а голос ее зазвенел от ярости.

– Я так понимаю: этот господин Эрмит и есть основная цель? – уточнила я.

– Драконья отрыжка он, а не господин. Кичится своей голубой кровью, а на самом деле его семья сделала состояние на дурманящей разум звездной неге и на борделях. Хотя официально род Эрмитов выше любой презренной торговли. К слову, в светском обществе если кто и знает об этом, то не смеет намекать и тем более говорить открыто об истинных источниках дохода у близкого друга кронпринца. А Эрмит, подлюга, пользуясь своим положением, решил вот еще деньжат получить, бойкое место в столице оттяпать, убрав с него мой храм!

– Подожди-подожди. – Я подняла руки вверх в жесте «хенде хох». – Начнем сначала. Ты хочешь, чтобы я сыграла роль настоящей Тигиан и попала во дворец, где благополучно отправила бы на тот свет сразу троих твоих осквернителей?

– Ну да, – тоном «а в чем проблема?» отозвалась Смерть.

– Хель, а тебя не смущает один маленький нюанс: я не знаю о Тигиан Уикроу, кроме имени и титула, ничего. Да меня, вернись я домой, в первый же час раскусят. Не родные, так гончий, который так рвался допросить пришедшую в сознание свидетельницу.

Костлявая на мой резонный вопрос нервно побарабанила пальцами: в ее плане оказалась дырочка. С бермудский треугольник.

– Хм… законника я беру на себя, так и быть. А что до родных – у тебя будет десять дней полета, чтобы вжиться в роль, а я тебе в этом помогу. – Хель многообещающе улыбнулась.

Как я убедилась чуть позже, слова с делом у костлявой не расходились. Она вылила на меня кучу информации об этикете и местной моде, политике и дворцовых сплетнях. Но главное – рассказала о настоящей Тигиан. Со слов Смерти, моя предшественница была красивой и глупой – идеальное сочетание для жены. Но не для императрицы. Потому отец кронпринца предпочел бы видеть рядом с сыном другую кандидатку. Но и резкого отказа от императора не последовало: все же Уикроу – древний могущественный род, опора трона… Потому на светских раутах кронпринц величал Тигиан своей единственной, ее считали невестой, но официального объявления о помолвке так пока и не прозвучало.

Сама же девушка смотрела на него широко закрытыми глазами – в смысле видела в своем избраннике исключительно хорошее. В общем, была типичной по уши влюбленной дурочкой. К тому же неискушенной в дворцовых интригах: отец лишь недавно вывел ее в свет.