– Что они делают? – спросил Грант.

– Каждая бактерия имеет характерную оболочку, сделанную из определенных атомных групп, соединенные определенным образом. Для нас различные оболочки выглядят гладкими и одинаковыми, но если бы мы были еще меньше – на молекулярном, а не на бактериальном уровне – мы могли бы увидеть, что каждая стенка имеет мозаичное строение и что эта мозаика различна и характерна для каждого вида бактерий. Антитела могут искусно прикрепляться к этой мозаике, и как только они покроют большую часть оболочки, с бактерией покончено. Это похоже на то, как если бы зажать человеку рот и нос и задушить его.

– Вот их целая гроздь, – взволнованно сказала Кора. – Как ужасно!

– Вам жаль бактерий, Кора? – спросил Мичелз.

Он улыбнулся.

– Нет, но антитела выглядят такими ожесточенными, и как они накидываются на них.

– Не приписывайте им человеческих эмоций. Они всего лишь молекулы, двигающиеся вслепую. Внутриатомные силы толкают их к тем частям оболочки, к которым они могут присоединиться, и удерживают их там. Это аналогично притяжению магнита к железному брусу. Вы же не скажете, что магнит ожесточенно нападает на железо?

Зная теперь, на что смотреть, Грант смог увидеть, что происходит. Бактерия, безрассудно двигаясь сквозь облако сгрудившихся антител, казалось, притягивала их, толкала на себя. Через мгновение ее стенка покрылась ими, словно пухом.

Антитела выстраивались ряд за рядом, выступающие из них пряди спагетти спутывались.

– Некоторые из антител кажутся совершенно индифферентными, – заметил Грант. – Они не нападают на бактерию.

– Антитела специфичны, – пояснил Мичелз. – Каждое из них сконструировано так, чтобы присоединиться только к мозаике определенного вида белка. Сейчас здесь большинство антител, хотя и не все, могут присоединиться к окружающим бактериям. Присутствие бактерий именно этого вида стимулирует быстрое образование антител именно этого вида. Как эта стимуляция производится, мы еще не знаем.

– Господи боже! – воскликнул Дьювал. – Взгляните на это!

Одна из бактерий была теперь плотно упакована в антитела, которые залепили все ее неровности, так что она выглядела точно такой же, как и раньше, но ее контуры были пушистыми и утолщенными.

– Они полностью облегают ее, – сказала Кора.

– Нет, не то. Вы не просто видите, что межмолекулярные связи молекул антител производят на бактерию определенного рода давление. Это нельзя рассмотреть даже в электронный микроскоп, который показывает нам только неживые объекты.

Молчание воцарилось среди команды «Протеруса», который проходил теперь медленно мимо бактерии. Покрывало из антител, казалось, делалось еще гуще и плотнее, и бактерия сжалась. Покрывало снова сгустилось и уплотнилось, потом снова. И бактерия вдруг сморщилась и поддалась.

Антитела стянулись в один комок, и то, что раньше было стержнем, превратилось в нечетко очерченное яйцо.

– Они убили бактерию. Они буквально задавили ее насмерть, – сказала Кора.

Она содрогнулась.

– Удивительно, – пробормотал Дьювал. – Какой инструмент для исследования мы имеем в лице «Протеруса»…

– Вы уверены, что антитела не нападут на нас? – спросил Грант.

– Похоже на то, – сказал Мичелз. – Мы не того сорта объекты, для которых сконструированы эти антитела.

– А вы уверены? Я думаю, что они могут быть сконструированы для любого объекта, если их соответственно возбудить.

– Я полагаю, вы правы. До сих пор, очевидно, мы не возбуждали их.

– Впереди много волокон, доктор Мичелз! – закричал Оуэнс. – Мы уже довольно сильно покрыты этим веществом. Оно уменьшает нашу скорость.

– Мы почти на выходе из узла, Оуэнс, – ответил Мичелз.

Неожиданно сморщенная бактерия ударила по кораблю, который содрогнулся в ответ. Но бой уже затихал, бактерии явно проигрывали. «Протерус» снова, проталкиваясь через волокна, прокладывал себе путь.

– Прямо вперед, – сказал Мичелз. – Еще один поворот налево и мы в выносящем лимфатическом сосуде.

– Мы тащим за собой волокна, – сказал Оуэнс. – «Протерус» выглядит как лохматый пес.

– Сколько еще лимфатических узлов на пути к мозгу? – спросил Грант.

– Еще три. Один, может быть, можно обойти. Я не совсем уверен.

– Мы не можем пойти на это. Мы потеряем слишком много времени. У нас нет его еще на три таких же узла. Есть ли какой-нибудь более короткий путь?

Мичелз покачал головой.

– Никакого, который не создавал бы проблем, еще худших, чем те, с которыми мы столкнулись теперь. Уверен, мы пройдем через узлы. Волокна смоются, и если мы не будем останавливаться, чтобы посмотреть на битву с бактериями, мы можем двигаться быстрее.

– В следующий раз, – сказал Грант хмуро, – мы встретим битву с участием белых кровяных телец.

Дьювал шагнул к картам Мичелза и спросил:

– Где мы сейчас, Мичелз?

– Вот здесь.

Мичелз пристально посмотрел на хирурга.

Дьювал подумал минуту и сказал:

– Дайте мне сориентироваться. Мы сейчас в шее, не так ли?

– Да.

«В шее?» – подумал Грант. Как раз там, откуда они стартовали. Он посмотрел на отметчик времени. Там было 28. Прошло больше половины времени, а они снова очутились в месте старта.

– Не можем ли мы обойти все узлы, – сказал Дьювал, – а так же значительно сократить путь, если повернем где-то вот здесь и направимся прямо во внутреннее ухо? Оттуда до тромба совсем близко.

Мичелз наморщил лоб, ставший похожим на стиральную доску, и вздохнул.

– На карте это выглядит прекрасно. Вы делаете пометку на карте, и вот вы уже у цели. А вы подумали, что значит пройти через внутреннее ухо?

– Нет, – ответил Дьювал. – А что?

– Ухо, мой дорогой доктор – и мне не надо вам об этом напоминать – это устройство для концентрации и усиления звуковых волн. Любой самый слабый звук снаружи создаст во внутреннем ухе интенсивную вибрацию. В нашем миниатюризированном масштабе эта вибрация будет смертельной.

Дьювал, казалось, задумался.

– Да, я понимаю.

– А внутреннее ухо всегда вибрирует? – спросил Грант.

– Если не наступит тишина, когда нет звуков с интенсивностью выше порога слышимости. Но и тогда в нашем масштабе мы, вероятно, ощутим слабое движение.

– Хуже, чем Броуновское движение?

– Наверное, нет.

– Звук приходится снаружи, не так ли? – спросил Грант. – Если мы будем проходить через внутреннее ухо, биение корабельного двигателя или звуки наших голосов не будут воздействовать на него, не так ли?