Бедняжку Люси Литтлтон воспитывали в строгих правилах, ей не разрешали танцевать вальс.

Принц Альберт не пользовался благоволением родовитой английской аристократии. Прежде всего, он был иностранец, и его генеалогическое древо не выглядело столь впечатляющим, как у множества особ с двумя, а то и тремя титулами. «Принца воспринимали как чуждого человека, почти все англичане его поколения испытывали к нему неприязнь. Будучи истинным германцем, он не пользовался популярностью… На публике он выглядел смешным, поскольку королева в нем души не чаяла, хотя нередко демонстрировала недовольство и требовательность».[320] Она не одобрила придворных, приехавших вместе с ним из Германии и составлявших его свиту. Несмотря на попытки протеста со стороны Альберта, им пришлось вернуться на родину.

Это ему не было позволено, более того, его личным секретарем назначили Джорджа Ансона, молодого человека из семейства лидера вигов, виконта Мелборна; существовала опасность — и это Альберт отчетливо понимал, — что он тоже принадлежит к партии вигов. По прошествии времени Альберт очень привязался к Ансону, но в 1849 году тот скоропостижно умер. Единственным близким существом, напоминавшим ему о любимом Розенау, была воспитанная им собака — красивая борзая по кличке Эон. Она носила серебряный ошейник, сделанный на заказ в Париже, на котором было выгравировано: «Принц Альберт Саксен-Кобург-Готский». В 1842 году Ландсир нарисовал Эона в этом ошейнике. Но собака умерла.[322]

Несомненный успех Всемирной выставки — «реализация неоднократно осмеянного замысла принца Альберта» — несколько прибавил ему популярности в определенных кругах, но даже три года спустя его появление [в статичной хронике новостей, показанной в одном из театров] было встречено шиканьем и свистом. Бытовало мнение, что он не должен давать советов королеве в государственных делах; широкие слои населения оставались в неведении, скольким они обязаны этому человеку, на которого Виктория всегда могла положиться. «Будучи истинным германцем в своих действиях и мыслях, он вызывал раздражение у английского народа, даже у тех, кому следовало бы лучше знать действительное положение вещей».[323] К счастью, он мог стрелять оленей в Шотландии и охотиться в Англии. В 1843 году в письме своему дядюшке Леопольду Виктория вынуждена была признать: «Альберт так смело и уверенно держится в седле, что это стало сенсацией, о которой раструбили газеты по всей стране; вряд ли бы ему расточали столько похвал, если бы он совершил героический поступок!»[324] Возможно, его положение улучшилось бы, стань он масоном, как большинство мужчин при дворе. Тогда бы его более благожелательно приняли в аристократических кругах, однако он не выказывал ни малейшего к этому интереса.[325]

Возможно, ситуацию улучшило бы, если бы он смог избавиться от немецкого акцента. Тогда бы это не раздражало людей, к которым он обращался. Придворные уже привыкли к легкому акценту Виктории — ее мать была немкой, равно как и гувернантка Лецхен, к которой она сохранила привязанность и после замужества. Он не владел ни литературным произношением, ни разговорным; но, вообще-то, не так уж много людей имело шанс пообщаться с принцем. Но когда это случалось, их ожидало разочарование. Речь Альберта в момент его триумфа — на открытии Всемирной выставки — была продолжительной и заканчивалась незабываемыми словами:

Но это было лишь эпизодом. Из-за ксенофобии британцев бедный Альберт так и не смог обрести положение в обществе, несмотря на все усилия жены. Парламент отверг просьбу Виктории о присвоении ему титула принца-консорта, и в конце концов она сама пожаловала ему этот титул королевской грамотой 1857 года. Данный документ, устанавливавший первенствующее положение Альберта среди прочих иностранных эрцгерцогов, ясно свидетельствовал о позиции, занятой парламентом.

Принцу можно было только посочувствовать. Он всегда знал, что ему суждено жениться на Виктории, предвидя, что именно таким окажется ее окончательное решение. А когда она, пережив несколько увлечений, остановила свой выбор на нем и страстно в него влюбилась, у него не было пути к отступлению. До той поры он вел жизнь образованного молодого европейского аристократа, который много путешествовал, интересовался литературой и наукой. В британской конституции его функции определены не были. Он сопровождал королеву во время официальных церемоний, носил форму, которая подчеркивала его стать, а дома безупречно выполнял свои супружеские обязанности. Он рекомендовал энциклопедическое образование для своего старшего сына, чтобы тот мог служить примером будущего наследника престола. Необъяснимо, но в детстве принц Эдуард был неуправляемым ребенком, а в юности прослыл распутником. Первенец Альберта — принцесса Виктория — была гораздо ближе ему по духу, чем Эдуард и даже жена. Он обожал Вики и очень тосковал, когда в 1858 году, в семнадцатилетнем возрасте, она вышла замуж за наследника германского императорского престола.[327]