– Почему вы не рассказали о загадочных смертях, регулярно случающихся в вашем семействе?

– Происходили несчастные случаи, страна воевала, ничего особенного…

– И ни одного трупа?

– Что вам об этом известно?

– Если бы находили тела, все бы об этом помнили. Мне почему-то кажется, что семейный склеп Гейерсбергов пустует.

Лаура замахнулась для пощечины, но сумела удержаться – не потому, что боялась ударить полицейского при исполнении, просто не хотела опускаться до рукоприкладства. «Много чести этому плебею!»

Она закусила нижнюю губу и в несколько шагов оказалась у двери. Послеполуденный свет затекал в часовню расплавленной ртутной массой. Природное серебро смешивалось с золотом убранства, являя глазам великолепную красоту, но Ньеману было не до эстетических восторгов.

Дверь захлопнулась, и он кинулся догонять Лауру, думая, что она курит на крыльце или уходит по тропе в сторону Стеклянного Дома, но женщина стояла, спрятав руки в карманы, и жадно дышала влажным воздухом.

Ньеман приблизился, обошел ее, остановился. Вслушался в птичий щебет, пробивавшийся сквозь моросящий дождь: мир не желал мириться с безмолвием и сопротивлялся серому небу, глушившему цвета жизни и самое жизнь. Больше всего он сейчас восхищался профилем Лауры. Дневной свет обычно безжалостно жесток и выискивает малейшие дефекты кожи, но красота графини пересиливала, лицо без капли грима было идеально чистым и уникально тонким: ни одной расширенной поры, сухой морщинки, темного пятна.

– Вы боитесь, Лаура, – шепнул ей на ухо майор.

– И чего же я, по-вашему, боюсь? – Она повернула голову, веки дрогнули, выдавая чувства.

– Черные охотники угрожают вам.

– Не понимаю. Они на нас работают или хотят запугать нас?

Где-то совсем близко взмахнула крыльями птица, издав звук, подобный кинохлопушке. Кадр заканчивался, его теория не выдерживала критики.

Лаура победительно улыбнулась, сказала:

– Вернусь позже… – и пошла к дороге.

Сыщик проследил, как фигура женщины скрылась в тени елей, и решил снова зайти в часовню, чувствуя себя «поганым» легавым, пронырой, стервятником…

Половина свечей в нефе погасла, и деревянные стены выглядели волглыми, гниющими.

Ньеман приблизился к месту, где молилась графиня, – и не увидел ничего особенного, разве что подставку, залитую расплавленным воском. Он сделал еще несколько шагов и заметил белую мраморную табличку, привинченную к стене, достал телефон, зажег фонарик, прочел на доске имя Юргена и даты жизни и смерти и начал читать эпитафию:

Изречение было на французском. Ньеман сфотографировал текст и перечитал его, пытаясь ухватить за хвост какое-то смутное воспоминание. Это фрагмент знаменитого стихотворения, но какого?

Он повторил про себя последнюю строку: Подобно мне… Кто такой этот «подобно мне»? Чей голос звучит в стихотворении?

Телефон завибрировал, и сыщик от неожиданности едва не выронил его.

Ивана.

– Что? – закричал он, не веря своим ушам. – Еду.

В глубине долины, на плато, расположилась краснокирпичная ферма. Она как будто притягивала последние лучи заходящего солнца и трещала на манер костра для барбекю, который не дотушили на поляне. И это та крепость, которую предстоит штурмовать?

Ивана в шлеме и бронежилете укрывалась за одним из тяжелых фургонов спецназа, чувствуя себя орехом во рту Щелкунчика. Рядом, в позиции Ствол на Юг, находился Кляйнерт, оружие он удерживал двумя руками, стволом в землю, и выглядел жутко сексапильно.

Пока Ньеман «сражался» с графиней, Ивана сделала решающее открытие – нашла фамилию и адрес заводчика пресловутой породы. По словам аптекаря из Кандерна, дыры к югу от Фрайбурга-им-Брайсгау, один человек каждый месяц покупал у него медикаменты, восполняющие недостаток цинка в организме животного. Он предъявил рецепт, выписанный очень известным ветеринаром из знаменитой деревни Графенхаузен. Вот только этот специалист никогда и никому не давал подобных рекомендаций.

Ивана сразу накопала данные на покупателя добавок: Иоганн Брох, сорок три года, опытный охотник, неоднократно задерживался, имел срок за насильственные действия и браконьерство, расстановку силков и несоблюдение сезонных правил. Дважды его подозревали в убийстве, но оба раза не смогли доказать вину. В общей сложности он провел за решеткой десять лет.

Официально Брох разводил охотничьих собак на ферме. Недалеко от ледникового цирка Прэг.

Собак, но другой породы.

Главное заключалось в том, что он уже шесть лет трудился на ассоциацию «Черная кровь» и был одним из рецидивистов, которым покровительствовал дядя Франц, нанимая их на работу.

Кляйнерт отреагировал молниеносно и в рекордно короткий срок собрал «штурмовую бригаду» из местных спецназовцев и федеральных коммандос. Они прибыли на место, опередив Кляйнерта с Иваной.

Хорватка попыталась предупредить Ньемана, но он был недоступен по телефону, и она чувствовала себя потерянной. На ее взгляд, операция выглядела несоразмерно масштабной. В конце концов, арестовать требовалось бывшего браконьера, переквалифицировавшегося в заводчика собак. Увы, Кляйнерт с ней не соглашался – и оказался прав: Брох встретил их ружейными залпами.

Теперь ситуация отдавала фортом Шаброль[39]. Войска заняли позицию на равнине, вечерний ветер играл с высокой травой, причесывая стебельки мягкой лапой. Вся декорация трепетала, окутанная сумраком; как будто исходившее от Иваны напряжение электризовало и природу.

За их спинами раздались шаги. Ну слава богу, Ньеман. Стрижка ежиком, круглые очки, черное пальто и гениальная голова. Несмотря на возраст и усталость, он выглядел очень неплохо – особенно для тех, кому нравится тип милитари.

– Это что еще за бардак? – спросил он, даже не переведя дыхания.

Кляйнерт принялся излагать. Ньеман, недовольно морщась, обводил зорким глазом долину, уже заметив в кустах людей с ручными пулеметами и снайперов на деревьях, вооруженных винтовками Ultima Ratio[40].