За его спиной осталась тайна, по сей день так и не разгаданная никем из историков. Сам Скуратов через три года сложил голову в бою с поляками, так и не оставив никаких воспоминаний. О последних днях митрополита Филиппа его почитателям известно лишь из жития, составленного старцем Симеоном, в миру боярином Стефаном Кобылиным, по приказу Иоанна Грозного насильственно постриженным в монахи в наказание за… убийство низвергнутого митрополита Филиппа.

Совершенно точно известно лишь то, что царь Иоанн Грозный не имеет к этой смерти вообще никакого, даже далекого отношения. Ибо в «синодике опальных» имени Филиппа нет, а предположить, что документ, не забывший упомянуть даже безвестных «трех человек, что приходили на пособь», вдруг испытает склероз при имени «митрополита московского и всеа Русии, чюдотворца, новаго исповедника[18]», — способен только полный безумец.

Иоанн мчался к Новгороду с тем же нетерпением, с каким недавно стремился к благословению. Мчался, пугая нелюдимостью и суровостью воевод встречных городков и внушая тревогу князю Сакульскому. Андрей помнил, что Новгород — город огромный, уступающий во всей Европе размерами разве что Москве. Обрушиться на него, имея силу всего в пять сотен легких всадников, казалось весьма и весьма неразумно. Вдобавок, как выяснилось уже перед самым городом — весть о гневе государевом неслась далеко впереди него самого, и уже в пригороде Новгорода опричников встретил крестный ход, начисто запрудивший дорогу между дворами.

— О милости молим тебя, заступник наш, о доброте христианской! — громко провозгласил священник, идущий впереди с огромным крестом.

— Будьте честны пред Богом и предо мной, люди православные! — поднявшись на стременах, громко крикнул Иоанн. — Будьте честны, и моя милость останется с вами! Нет во мне гнева на люд простой. Но грех великий оставлять без кары смертоубийц и изменников, ибо сказано в Ветхом Завете: «Око за око, зуб за зуб!»

Через толпу крестного хода опричникам кое-как протолкаться удалось, но впереди их еще ждал подвесной мост и прочные ворота, выстроенные на случай жестокой войны… Которые оказались распахнуты, а мост — опущен. Стража числом не превышала десяти ратников, не выразивших при виде царя никакого опасения, но самое удивительное — навстречу опричному отряду вышел сам князь Петр Пронский, служивый боярин князя Владимира Старицкого, его воевода и племянник! И он не просил о милости или прощении — он спокойно и уверенно подошел к руке Иоанна, поцеловал, после чего сообщил:

— Списки который год составлены, государь. Велишь забыть али к сыску доставить?

— Доставить! — сжал кулак царь. — Собрать всех до единого и в Москву отправить немедля!

— Тогда сотни твои пусть округ города заставами встают, дабы убегающих ловить. Я же волю твою ныне исполню.

Благодаря старанию местных сторонников, справиться с задержанием участников заговора удалось в считанные дни. Где-то они сдались тихо, иные бояре и купцы укреплялись в домах и отбивались, иные даже отстреливались. Случилось немало убитых и раненых, но силы были не на стороне зачинщиков смуты. Нашлась работа и для опричников: Малюта Скуратов, согласно переданному новгородским наместником списку, разослал отряды в уделы и поместья, где проживали зачинщики бунтов и сторонники покойного князя, на этот час в городе отсутствующие. Почти все они вернулись с ранеными и убитыми, и многие — без арестованных. В своих усадьбах сторонники шляхетских вольностей дали опричному закону свой последний жестокий бой, погибая вместе с семьями и преданной дворней.

Задержания, переходившие в стычки, длились почти две недели, но в итоге больше двух сотен врагов Иоанна были все же повязаны и сданы в опричный обоз. Государь повернул дальше, к Пскову. Здесь ему было выдано еще с полсотни недовольных, известных бунтарей и просто подозрительных горожан. За половину месяца, прошедшую со дня смерти Филиппа, царь успел от гнева отойти и в город не въезжал вовсе, ограничившись беседой с известным праведником Николаем Псковским. Опричники шептались, что после смерти праведника Филиппа Иоанн хотел получить благословение хотя бы от христа ради юродивого, но удалось это, нет ли — царь никому не доложил. Просто вышел из кельи чудотворца и велел возвращаться в столицу.

В марте триста недовольных царской властью узников исчезли в московских подвалах Разбойного приказа и оказались надолго забыты. Государя отвлекли от них другие хлопоты: датский принц Магнус получил согласие родичей на брак и приехал за невестой. Москва готовилась к торжествам — и среди шумных хлопот князь Сакульский заметил происходящие при царском опричном дворе странные изменения. Первым среди слуг избранных Иоанновых вдруг обнаружился князь Пронский. Это после событий новгородских князя особо не удивило — но следом на опричную службу был зачислен князь Никита Одоевский, верный и близкий сторонник покойного князя Старицкого, его родственник — сестра Никиты была за князем Владимиром замужем. Одновременно с Одоевским в опричных воеводах объявился князь Андрей Хованский, двоюродный племянник Евфросиньи Старицкой. Он прежде был боярином и дворецким у князя Владимира. Членом опричнины стал и Никита Борисов, тоже близкая княжеская родня: по матери Евфросинья Старицкая была Борисовой. Опричником стал второй племянник Владимира Андреевича Старицкого по женской линии Семен Данилович Пронский; потомок великого князя литовского Гедимина князь Федор Михайлович Трубецкой присоединился в царской службе к брату.

Создавалось четкое впечатление, что весь двор царского брата дружными рядами и чуть ли не под барабанную дробь перешел под новые знамена. Причем не просто перебежал: бывшие сторонники Старицкого сидели в опричной думе, служили воеводами, охраняли царскую особу, руководили приказами. То есть получили места ответственные и важные, которых достойны лишь самые доверенные люди, сумевшие доказать свою безусловную преданность.

Князь Сакульский начал догадываться, отчего с такой завидной регулярностью проваливались планы злосчастного Владимира по свержению царя, отчего Иоанн так хорошо знал имена заговорщиков, почему вовремя избегал опасности, почему с такой легкостью угадывал, кому из слуг доверять можно, а кому нет. Похоже, пока двоюродный брат нацеливался на русский престол — государь сам сумел выстроить в недрах его двора развернутую измену и спокойно ждал, давая Старицкому возможность раскаяться, а недовольным царскими преобразованиями — слетаться к брату, как мухам на мед. Но настал час, когда терпение Иоанна исчерпалось… А может — он просто решил, что пора травить скопившееся осиное гнездо, раз и навсегда заканчивая со всеми возможными смутами перед лицом близкой внешней угрозы.

При составлении описи приданого, что отправлялось в путь вместе с княжной Марией Старицкой, Андрей оказался рядом с князем Федором Трубецким уделами своими одним из самых богатых. И, наблюдая за стараниями подьячих, поинтересовался:

— Скажи, княже, не обидно было от прав своих отрекаться, когда в опричнину записывался? Я из-за своего малого чуть с Иоанном не повздорил. На вас с братом смотрю теперь и удивляюсь.