должна была составить около 36 тыс. руб. но сведущие люди советовали, в виду весомости этой суммы, просить вначале только 24 тыс. руб. на два года, а позже, как посоветовали ему, продлят ещё на год.

Пржевальский внимательно все проанализировал и в январе 1876 год представил в ИРГО докладную записку с изложением составленного им плана с учётом финансовых затрат [469]. Совет Общества на заседании 31 января 1876 г. единогласно принял это предложение. Контакты с Военным министром и министром иностранных дел показали, что они полностью поддерживают план данной экспедиции. В частности, Военный министр Д.А.Милютин уведомил Совет, что он намерен спросить Высочайшее одобрение на командирование Пржевальского и его спутников у императора. Он также ходатайствовал о сохранении им положенного денежного довольствия «звонкой монетой» на 2–3 года и выдачи его полностью авансом перед отправкой в экспедицию, а также выдать всем путешественникам двойных прогонных денег, и снабжение всех членов экспедиции казённым оружием и боеприпасами, и наконец, – писал министр: «я сочту своею обязанностью рекомендовать путешественников особому вниманию наших пограничных властей в Средней Азии и просить их оказывать все зависящее от них содействие успеху экспедиции» [470].

Со стороны МИД его глава Н. К. Гирс рекомендовал обратить особенное внимание на изучение Тибета и в частности Лхассы, как центра учения ламаизма, распространённого в Сибирской части России, и имеющего весомое влияние на местное население.

Необходимо было торопиться и причины для этого были весьма веские. Англия – соперница России настойчиво пыталась завязать отношения с Лхассой. Для этой цели при подписании в 1876 г. в Чефу англо-китайской конвенции, в её текст была внесена статья, разрешавшая англичанам отправлять экспедиции «для исследования Тибета». Это был первый договор Китая со странами Запада, в котором упоминался Тибет [471].

Получив одобрение от учёных, военных и МИД, ИРГО выступило с предложением к президенту общества, обратиться с ходатайством к Императору о выделении необходимой суммы путешественникам из средств Государственного казначейства (24.740рублей). – Ответ был положительный.

Пржевальский занимался корректировкой своего труда, а в это время… 20 февраля его пригласили принять участие в заседаниях комиссии по колонизации Амурского края, которая ежедневно работала до полуночи.

«За колонизацию Амура я ратовал. Должно быть, мои разъяснения понравились председателю (товарищу министра внутренних дел), и он просил меня принять участие и в комиссии по еврейскому вопросу. Отпирался я ничего-незнанием про евреев – ни к чему не повело», – писал он 21 февраля 1875 г. Эклону» [472].

Стараясь не упустить драгоценное время, Пржевальский понемногу приобретал за свои деньги различные принадлежности для будущей экспедиции. Например, – он обратился к своему другу Фатееву, чтобы тот купил в Варшаве трое часов: одни для себя и двое для подарков. Эклон и Швыйковский обучались искусству фотографии.

Учитывая опыт первого путешествия, и все его ошибки, он написал письмо консулу в Урге Я.П. Шишмарёву с просьбой найти ему заранее хорошего переводчика, а также подходящих для экспедиции казаков. Подготовка к путешествию завершилась, но багажа было так много, что Пржевальскому даже пришлось подумать о его сокращении. Решение взять новый фотоаппарат, преподнесённый в дар экспедиции, пришлось отменить, ведь аппарат весил в комплекте 17 пудов. Да из членов команды некому было его эксплуатировать по причине отсутствия навыков.

Тем временем в Петербурге собрали для экспедиции багажа более сотни пудов. Зная охотничью страсть Пржевальского, Великий Князь Николай Николаевич младший подарил ему превосходную охотничью собаку легавой породы.

Награды в Европе продолжали находить героя, а на его родине журналисты злословили про его подвиги. Но Николай Михайлович с радостью делился приятными известиями с друзьями: «Третьего дня я получил от знаменитого географа Мальт-Брюна письмо, с извещением, что Парижское географическое общество присудило мне еще злотую медаль. Как на смех, в тот же самый день в газете «Новое время» напечатан новый пасквильна меня, хотя фамилия не названа. Посылаю тебе это писание в подлиннике. В письме из Парижа меня зовут приехать туда, хотя бы на несколько дней…». [473]

7 мая 1876 года Пржевальский выехал из Петербурга в Отрадное, где провёл время до 23 мая среди родных и на охоте, попутно проводя тренировки по стрельбе своих спутников. «Ничего ровно не делаю, – писал он Фатееву (18 мая 1876 г. из Отрадного), только ем, сплю и хожу на охоту. Впрочем, по утрам обучаю своих спутников стрельбе из берданок и револьверов… Результаты пока ещё плохие… Да, не один раз вспоминаю я про потерю Ягунова…» «Сборка в экспедицию стоит в Петербурге четыре с половиной тысячи, да в Москве надо будет истратить ещё тысячи полторы. Все это ничего, лишь бы спутники были хороши»… Если в вольноопределяющемся Эклоне Николай Михайлович не сомневался, то в выборе прапорщика Швыйковского он сомневался.

В конце мая Пржевальский со своими спутниками выехал из Отрадного в Москву и в начале июля планировал быть в Кульдже. Но в Перми ему пришлось задержаться, чтобы ждать прибытия боеприпасов к стрелковому оружию и лишь 13 июня прибыли ящики с патронами в количестве 12.000 штук.

Из Перми путешественники выехали на 13 почтовых лошадях в двух тарантасах и на двух телегах с вещами, общим весом более 130 пудов. Перед выездом просчитали израсходованные средства на экспедицию, – оказалось потрачено 6600 руб.

Дороги были ужасные, под тяжестью многопудового багажа повозки часто ломались, на что уходили немалые средства, чтобы их отремонтировать. Перевалив через Урал, путешественники преодолели: Ишимскую, Барабинскую степи, продвинулись через Омск к Семипалатинску, и приближались к пустыне Гоби. Все это сопровождалось жарой.

В Семипалатинск Пржевальский с товарищами прибыл в начале июля и нашёл здесь Чабаева, Иринчинова и казака-переводчика Бату-Батмаева, который проявил свой профессионализм, чем очень понравился Николаю Михайловичу. По дороге путешественнику всюду оказывали почёт и уважение. В Омске ему оказывали ежедневные обеденные приёмы у генерал-губернатора Казнакова Николая Геннадьевича [474] в Семипалатинске он получил по телеграфу от Семиреченского губернатора – генерала Герасима Алексеевича Колпаковского [475] приглашение на приём в г. Верный. И когда путники вошли в пределы Семиреченский области их везде ждали. А в окружном г. Сергиополе (современное название Аягуз. Прим. автора), где расположен был гарнизон, их даже встретил почётный караул.

Заехав в г. Верный Николай Михайлович выбрал себе дополнительно 3-х казаков. Оттуда он направился в Кульджу, чтобы приступить к последнему этапу снаряжения экспедиции. Однако в конце пути по русским территориям с ними случилось ужасная неприятность. Не доезжая до Кульджи, в районе горной пограничной реки Хоргос, где формируются границы между Российской империей и империей Цин, при переправе вброд, одна из