Комиссар вздрогнул.

– Продаёшь по кусочкам свою родину… Кому-то продаёшь террористов из «Съело Негро», кому-то – старика Ольварру… Фотокарточку эту дурацкую – её ведь не полицейский фотограф сделал. Я-то точно знаю, что никаких полицейских сукиных сынов фотографов там не было ни до, ни после. Гуадалахара – городишко ма-а-аленький, а полицейские, будь они даже комиссары уголовной полиции, состоят из плоти и крови. Значит, что? Значит, сделали её или купили её у того, кто её сделал, люди сильные, не паршивому полицейскому комиссаришке чета. Твои хозяева, Посседа.

‑ Простите, дон Фелипе, но разве её не ваш secretario сделал?

‑ Не кати бочку на бедного Хулио, комиссар. Теперь-то я знаю, кто её сделал и кому собирался её продать.

‑ Кому же?

‑ Твоим хозяевам, кому же еще. Но не успел. Он воспользовался ей по-другому: подставил моего родственника, чтобы спасти свою шкуру. А меня – сильного мира сего ‑ столкнуть с другими сильными мира сего. И завязалась бы кровавая битва титанов. Битва, которая не прекращается ни на секунду, только время от времени утрачивая свой кровавый и грозный вид и обретая форму диалога, чтобы потом сбросить эту маскировку и разгореться с новой силой. А ты – наш пострел везде поспел – умудрился встрять в этот диалог сильных: их и меня. Вершат свои большие дела сильные мира сего, ну и я, зайчик-Посседа, между ними попрыгаю – может, крошка-другая с господского стола и мне перепадёт, да? Ходишь ты по краю, комиссар!.. Так и норовишь, комиссар, перепрыгнуть через ту сумму, которая обозначена на твоём, комиссар, ценнике. А знаешь, чем обычно заканчивается шпионская карьера? Не знаешь? Их сдают, шпионов. Их же хозяева, на которых они работали, рискуя свободой и жизнью, их и сдают, Посседа. Тебя ещё не сдали? Ты ещё прыгаешь, зайчик? Ну, прыгай. Вот уже и следующая неделя, а ты всё балансируешь по краю и равновесия покамест не утратил… Ловок ты! Ловок!

– Э-э-э… сеньор Ольварра… – комиссар Посседа, подгоняемый вновь поднявшимся внутри него страхом, заговорил хамской скороговоркой. – Хотелось бы ближе к делу, извините за настырность. Вы меня можете обозвать и шпионом, и террористом, и говночистом – я не обижусь, я вижу, что вы сегодня расстроены чем-то, но… но это результат не приблизит, ведь так? Я вас внимательно слушаю, дон Фелипе, извините, что осмелился перебить.

– О'кей! – сказал Ольварра. – Тьфу ты! Bueno!..[19]

‑ Йес, ‑ ответил комиссар невпопад.

‑ Мне нужно выйти на твоих хозяев, ‑ сказал Ольварра. – Напрямую.

‑ Хм. Боюсь, это будет непросто сделать.

‑ Постарайся. Мне тоже было непросто найти для тебя базу террористов.

‑ Постараюсь, дон Фелипе. Мы же партнёры.

Несмотря на наручники и голый зад, Акока после подземелья чувствовал себя вполне комфортно. Солнце нагрело поверхность автомобиля до несусветной температуры, но это парня нисколько не смутило. Внутри багажника приятно пахло укропом. Вскоре двигатель завелся, и они куда-то поехали. Акока заснул.

Проснулся он от жалобного протяжного стона. Некоторое время ему понадобилось, чтобы понять, что стонал он сам. Потом он понял, что выдержать ещё какое-то время в лишенной кислорода духовке, в которую превратился багажник комиссарского «нисана», будет самым значительным подвигом в его жизни.

А выдержать было необходимо. Судя по мощному хору автомобильных клаксонов, заставлявших дребезжать крышку его багажника, их с комиссаром «нисан» катил куда-то по Маньяна-сити, ибо ни в каком другом городе этой страны не наберётся такого количества наглых, шумных, не признающих никого и ничего маньянских извозчиков.

Лучше всего было бы дождаться темноты, возвращения комиссара домой, когда он поставит тачку в гараж; из гаража уже можно будет запросто подорвать, избавившись там от наручников, может, даже и штаны какие-нибудь нашлись бы в гараже у комиссара. Хуже, если это будет автостоянка или какой-нибудь общественный гараж. Акока представления не имел, в каком доме живёт комиссар Посседа. Но и это не страшно. Проблема небольшая: добыть штаны и снять браслеты, лишь бы настала ночь. Инструменты наверняка найдутся в багажниках у каких-нибудь соседей. Возможно, придётся пришить кого-нибудь. Это тоже не пугало Акоку. Несмотря на относительную молодость, человек с пяток он уже успел отправить на тот свет своими руками. Не за ради удовольствия, конечно. Производственная необходимость.

Не хотелось бы мочить комиссара. Несмотря на уверенность, с которой он прочил скорый конец Ольварры в приватной беседе со славным недалёким парнем Касильдо, уверенности, которая, по сути дела, и помогла ему избежать страшной участи, Акока вовсе не отрицал возможности и совершенно иного развития событий. Чего не случается в стране Маньяне! И тогда ему придётся исчезнуть. Что сделать значительно сложнее, имея на руках одну единицу жизни комиссара уголовной полиции.

Только вот удастся ли ему дотерпеть до темноты? Сколько ещё там осталось до этой чёртовой темноты? Часов у Акоки не было. Часы уплыли вместе со штанами. В его часах «Роял Оук», белого золота, с шестью бриллиантами вокруг циферблата, швейцарской фирмы Одемар-Пигэ, теперь красовался его лучший друг на всю оставшуюся жизнь бригадир sicarios Касильдо.

Чёрт, как жарко! Впрочем, когда Дон начал бы его палить как чумную свинью, было бы ещё жарче. Этого нельзя не признать. Так что терпи, Акока, сказал он себе. Терпи, дон Эриберто. Это последний такой крутой терпёж в твоей жизни, дон Эриберто. Потом ты будешь всегда работать мозгами и подобной ситуации попросту не допустишь, да? Всегда-всегда.

А если этот урод комиссар едет в департамент полиции? Вот будет идиотизм: выскакивает из багажника мужик без штанов в браслетах, а вокруг полицейских, как собак нерезаных… И тут же его берут за жо… А, собственно, что такого – берут, и берут. Он скажет, что зовут его Педро Гонсалес, что его похитили и требовали выкуп… А как же он оказался в комиссарской машине? Комиссар Посседа, что ли, его похитил?.. Вызовут комиссара, он его признает и отправит обратно к Дону…

Хрена. Хрена он меня отправит к Дону. Он меня в лицо не знает! Какое отношение я имею к Дону? Что еще за Дон такой? Не знаю никаких донов.

А где я мог ещё залезть в его машину, кроме как в долине? Отправит он меня обратно, отправит…

Святая Мария, Хесусо Христо, сеньор Пётр и сеньоры апостолы, взмолился Акока. Сделайте, трах-тарарах, так, чтобы мы поскорей приехали куда-нибудь в тихое место, и чтобы ни одного легавого вокруг… А?..

Перечисленная компания услышала его молитвы: в багажнике сделалась тьма египетская, «нисан» затарахтел и остановился, дверь хлопнула, комиссар вышел из машины. Где-то щёлкнул выключатель. В щель между крышкой багажника и капотом просочился электрический свет. Акока прислушался: тишина. Значит, гараж? Ну, спасибо вам, ребята. Всем по отдельности спасибо. Тебе, Дева Мария. И тебе, Хесусо Христо. А тебе, Пётр, двойное спасибо. Тройное.