Первый вопрос Хомуталин благоразумно решил на потом отложить. Вот вернется Коноплев, поделится тайнами следствия – тогда что-то да прояснится. А вот со вторым вопросом сложнее…

С одной стороны, смерть товарища подполковника Петру Владимировичу как маслом по сердцу. Тяжело в постоянном ужасе разоблачения жить. Но, с другой стороны, куда делись те сорок чемоданов с компроматом, которыми его Янчевский все время шантажировал? А вот этот вопрос Петру Владимировичу как серпом по яйцам. Если лежат они где-нибудь в тайнике мертвым грузом – то пусть и дальше лежат; поводов для беспокойства нет. А если тем чемоданам кто-нибудь ноги приделал? А если убийство как раз из-за этих проклятых чемоданов и произошло?

До города Иван без приключений добрался. Понял он с самого начала: все дороги уже наверняка перекрыты, весь транспорт въезжающий-выезжающий проверяется самым тщательнейшим образом. Вокзалы и пристань тоже под строжайшим контролем, переодетых ментов да чекистов нагнали на улицы полчища несметные.

Но какой именно транспорт менты да чекисты под контроль поставить не смогут? Правильно, товарные поезда. Как ни крути, а проверить даже один состав из сотни вагонов и им не под силу. А товарняков этих через Сортировочную нашу проходит видимо-невидимо. Каждый вагон даже поверхностно прошмонать – график железнодорожный сломается. Знал Зарубин: в трех километрах от дачного городка есть железнодорожный перегон, где товарняки обычно скорость сбрасывают. Правда, не сильно, но и этого вполне достаточно, чтобы на подножку вагона забраться да в «телятник» какой-нибудь спрятаться.

Прошел Иван лесом осенним, по щиколотку в палой листве утопая. К железнодорожной насыпи вышел. Постоял, послушал – тихо вокруг. Поднялся наверх, на корточки присел, приложил ухо к рельсе холодной… И понял по мелкой вибрации: локомотив. Или прошел только что, или подойдет вот-вот.

Повезло Зарубину – как раз товарняк к перегону подходил.

В направлении нужном, в сторону города… Уцепился Иван на ходу за скобу, вскочил ловко на тормозную площадку и, пока состав скорости не набрал, на открытую платформу перебрался.

Там, под серым брезентом, трактора какие-то стоят. Нырнул Зарубин под брезент, прорезал в материи щелочку ножом перочинным и, дождавшись Сортировочной, наземь спрыгнул.

Меньше чем за десять минут до дома добрался. И, едва до кровати дойдя, на матрас рухнул. Спать, спать, спать…

– Здравствуйте, Петр Владимирович!

– Добрый день, Семен Геннадьевич.

– Недобрый.

– Что у вас там такое страшное произошло?

С той стороны провода – покашливание скорбное. Долго товарищ майор горло прочищал, долго с мыслями собирался. Наконец повествование начал…

Слушает Хомуталин монолог милицейский. Внимательно слушает, вдумчиво. Аж напрягся весь – ожидает, когда Коноплев о причинах убийства поведает.

– На даче Янчевского ничего не пропало. Правда, документов на автомобиль и портмоне с деньгами в карманах обнаружено не было. Версия у нас пока что одна – типичная бытовуха.

– А кто?

– Вы еще не знаете, Петр Владимирович?

– А что я знать должен? – Хомуталин, осторожно так.

– Зарубин это.

– Какой еще Зарубин? Иван, что ли?

Пришла пора Коноплеву удивляться.

– Вы что, знакомы?

– Да в одном классе вместе учились. Только слышал я, будто умер он где-то в Сибири…

– Да не умер он вовсе! – Майор горячится. – Документы о смерти в Сибири то ли купил, то ли подделал, да нам те документы и переслал якобы из милиции! А дней двадцать назад непонятно зачем в наш город вернулся с подложным паспортом… И такого шороху тут навел! Неужели, Петр Владимирович, вам ничего не известно?! Вон на каждой автобусной остановке его ориентировки расклеены!

– Я автобусами не езжу..

– Извините… – стушевался милицейский начальник. – Это же надо – и Владимир Иванович незадолго до смерти мне о Зарубине говорил. Будто бы чувствовал, что смерть от его руки примет.

Неподдельно удивлен Хомуталин таким сообщением.

– То есть Зарубин Ванька застрелил подполковника ФСБ? Зачем?!

– Не знаю. Зарубин-то этот – отпетый уголовник, клейма ставить негде!

– Скажите, а дома у Владимира Ивановича… ничего не пропало?

– Я же говорил – ничего, кроме портмоне, если оно было, и документов на машину… А вообще точно сказать не могу. Следом за нами на дачу чекисты прибыли, они это дело и будут вести…

– Спасибо.

Положил Хомуталин трубку телефонную на рычаг, закурил, задумался…

Тут одно из трех.

Или тот компромат долбаный в руки Зарубина попал (а зачем, интересно, ему компромат?). Или где-то в тайнике лежит, лучшего часа дожидается. Или обнаружили его опера конторские…

Что делать, что делать?!

В тот вечер, первый после бегства, Валера-Баклажан добыл-таки срамную девицу. Бухнули они в подвальчике на троих, завалил юноша срамную девицу на грязный диван, прямо при бомже дело свое мужское сделал – и спать завалился.

А проснувшись наутро, решил: все, баста, пора делами заниматься. Тем более что дело, Кирюхой задуманное, сумасшедшие тыщи принести может!

Что в чемодане покойного Владимира Ивановича лежит?

Правильно, видеозаписи с самопальной порнухой. Известны ли Кириллу актеры, в порнухе задействованные? Еще как! Так почему бы те записи главным актерам и не продать?

Добрался Кирюха до центра, покрутился в привокзальном районе, к ресторану «Золотой петушок» вышел. И тут повезло ему. Стоит Кирилл неподалеку от входа, сквозь желтые зубы поплевывает и видит – подкатывает к фасаду роскошный лимузин. А оттуда – Хомуталин собственной персоной.

Ощерился татуированный, сладость удачного вымогательства предвкушая.

– Дядя, а дядя?

Обернулся мужик.

– Чего тебе?

– Дядя, а я тебя помню… Иди сюда, базар небольшой есть… Короче так, дядя. Есть у меня для тебя очень интересная штучка. Видеозаписи, где тебя этот вот кент, – кивок в сторону наглоглазого, – в попку имеет. А потом ты у него на кожаной флейте гаммы исполняешь, – добавил и улыбнулся зловеще.

– На какой еще кожаной флейте?

– Сам знаешь на какой. На той, которую нормальные мужики бабам меж ног суют.

Аж посерел Хомуталин; и откуда этому малолетнему уркагану о самом… интимном известно-то стало?

– Что?.. Что?..

– Что слышал. Короче, так, дядя: купец ты моему товару или не купец?..