По пути на полуостров они остановились в Фареуа: Меева непременно хотела совершить туда паломничество, чтобы положить курицу и несколько банок американских консервов к алтарю Великого белого идола и. по древнему обычаю, прикоснуться к нему лбом, чтобы он даровал им удачу.

Деревня являла собой сплошную строительную площадку. По указанию Бизьена здесь строился ашрам, точная копия ашрама в Пондишери, способный пропустить семьдесят тысяч посетителей в год, из которых примерно шесть тысяч смогут остаться здесь на девять месяцев для медитации. Паава встретил их с распростертыми объятиями и показал проект, сделанный на общественных началах одним из учеников Ле Корбюзье. Решили пока построить что-то поскромнее, а затем уж заниматься расширением. Двести комнат по семьдесят франков в день, включая обслуживание. «Хилтон» в доле. И все очень своевременно, ибо срочно требовалось предложить туристам что-то интересное помимо красот природы. К тому же давно пора Западу создать противовес советской атеистической пропаганде, мобилизовав все духовные ресурсы, включая трансовую медитацию. Предполагалось импортировать из Индии гуру, которые будут постоянно сидеть у входа в ашрам, а заодно, если получится, внедрить культ священной коровы: вокруг ритуальной хижины Кон действительно обнаружил дюжину представительниц крупного рогатого скота, которых фотографировали туристы из Бенилюкса. Внутри тоже имелись корова и несколько голландцев, которым Пуччони тихим голосом рассказывал, что первые мореплаватели, прибывшие на Таити из Индии, оставили здесь следы своих верований, которые таитяне стараются теперь возродить.

Большой белый тики, такой же чистый и незапятнанный, как на заре культа Человека, восседал на своем алтаре среди коровьих лепешек, заваленный цветами по самую шею, отчего голова, по-прежнему увенчанная серой шляпой, казалась отсеченной и смотрелась в этом качестве очень недурно. Шляпа вместо ленты была украшена гирляндой тиаре.

Кону показалось, что, когда он вошел, у Барона мелькнула в глазах веселая искорка, но он не был уверен. Мгновение спустя взгляд маленьких голубых глаз вновь стал неподвижен и приобрел отсутствующее выражение, таинственное, как всякая настоящая пустота. Голова иногда слегка вздрагивала, а щеки раздувались, как будто брат-пикаро делал бешеные усилия, чтобы не засмеяться. Вокруг алтаря расположились в живописных позах молодые таитянки и несколько беззубых старух, которые прилежно бормотали молитвы и целовали время от времени ноги белого тики, утопавшего в ворохе цветов, так что наружу торчали только голова и туфли с серыми гетрами. Это длилось уже полгода, и ни разу живой истукан не вышел из состояния загадочной отрешенности, что позволяло судить о масштабе его амбиций.

Все вокруг было заляпано навозом.

— С ним стало трудновато, — пожаловался Паава. — Отказывается сидеть на алтаре больше четырех часов в день. В остальное время отдыхает у меня в фарэ или исчезает невесть куда. На днях затащил в постель мою вахинэ — еще слава богу, что мою, она никому не скажет, а то ведь какой скандал! Шок для верующих, да и миссионеры растрезвонят повсюду, сами понимаете. Но Бизьен кое-что придумал. Пойдемте покажу.

Он повел Кона к себе в мастерскую. Там стояла прислоненная к стене великолепная деревянная статуя Барона, точная его копия — в клетчатом костюме, при шляпе, перчатках и тросточке, очень профессионально раскрашенная. Она напоминала фигуры, которыми в древности украшали нос корабля. Кон был потрясен. Веков через пять-шесть… Трудно даже вообразить, какой великой религии суждено родиться из мифа о Человеке.

— У Запада еще все впереди, если хотите знать мое мнение, — сказал Паава. — Поверьте, Бизьен — настоящий гений. Говорят, он уже создал в Африке десяток древних цивилизаций. И ни разу не попал в тюрьму, ни разу! Все-таки творческие возможности Человека в самом деле неисчерпаемы, и когда-нибудь, можете не сомневаться, он создаст себя заново, воплотит образ, им же самим от начала до конца выдуманный за минувшие века. Достичь подлинности через самозванство — согласитесь, это красиво!

Кону стало так тошно, что хотелось сдохнуть. Меева набрала большой букет цветов и положила к алтарю Человека вместе с отварным цыпленком, пачкой сигарет «Кэмел», бутылкой виски и парой банок консервов «Либби».

Недели, проведенные на полуострове Таиарапу, были едва ли не самыми счастливыми и спокойными в жизни Кона. Туристов, готовых плыть два часа на пироге, чтобы увидеть Адама и Еву и «детей природы» в земном раю, находилось немного — в неделю две-три группы человек по двадцать. Они плыли на красно-синих военных ваа с двадцатью гребцами каждая: «Транстропики» купили эти лодки за бесценок у кинокомпании, построившей их для фильма «Волшебница южных морей». Гребцы пели воинственные утэ, написанные специально для этой ленты, а пассажиры во время плавания могли видеть на берегу белых, розовых и голубых гогеновских лошадей, оставшихся здесь после съемок «Бродяги с южных островов».

Наполеон туризма все хорошо продумал. Он приказал для удобства экскурсантов выкорчевать джунгли на одном из прибрежных холмов. Холм был невысокий, но с него открывался роскошный вид на лагуну с ее причудливыми мадрепоровыми башнями и на три рифа Хуту-Хуту. Хуту-Хуту был древним богом, сменившим других, менее могущественных богов, и, когда он бывал недоволен каким-нибудь своим творением, ом швырял его в море. В результате появились многие острова Туамоту и добрая треть Маркизских. Так рассказывала Меева, неспешно расчесывая свои великолепные волосы, а Кон лежал рядом с ней на песке, казавшимся ночью еще белее. Она сидела у края тьмы, выделяясь на фоне Млечного Пути, словно великанша, собирающая гребнем звезды с неба.

В лунный час на горизонте бродили грозы и рассекали твердь огненными зигзагами с сокрушительной силой тех далеких времен, когда еще можно было увидеть, как в воду обрушиваются обломки неба. Немые грозы. Их голос не долетал до земли, его не пропускал привратник, оберегавший сон арий, ибо облака были дворцами, где спали властители небесных архипелагов после нелегкого дня управления миром. Звезды падали непрерывно — это арии сбрасывали неверных жен с небесных утесов. Впрочем, неба не существовало, это была «другая земля, на которой жили иначе». По Млечному Пути, который был в действительности «длинной голубой акулой, пожирательницей юных звезд», скользили время от времени неясные блуждающие тени, и среди них «тени истинных королей, свергнутых узурпаторами Помаре». Так пела Меева, сидя у края неба, своим глубоким голосом, в котором иногда пробивался странный гортанный акцент Туамоту, похожий на германский. Некоторые говорили, что падающие звезды — это вестники, летящие по поручениям богов, другие — что это знак рождения великих людей. Но небесная земля не была заселена полностью — там пока еще царила ихоидо, пустота, что вселяло надежду, ибо там «ничего еще не произошло, и все еще может быть». Луна — женщина дурного поведения, она выходит только по ночам, и облака толпятся вокруг, чтобы заслонить ее, когда она занимается любовью. Настоящие имена Близнецов — Пипири и Рехуа, но это тайна, потому что они незнатного происхождения. Настоящее название Плеяд, неведомое для попаа, — Матарии, «маленькие глазки», это лазутчики воинов, которые должны вернуть землю истинным богам, ждущим своего часа. Венера меняет имена утром и вечером, в зависимости от одежд, в которые облачается. Ее зовут Фетиа-ао на рассвете, и Тауруа-о-хити-ите-а-хиахи вечером, когда она надевает самые красивые свои наряды и ждет «бесконечного бога». В точности как Меева, чей силуэт заслонял на небе несколько миллиардов светил, и, когда Кон наконец соединялся с ней, ему казалось, будто он углубляется в Млечный Путь. Потом, проявив себя наилучшим образом, он гордо задирал голову в поисках новых звезд, которые он, вне всякого сомнения, рассеял по небосводу.