Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Печаль порождает видения, дающие надежду.
— Нет, это было взаправду, но нить ослабла, и я вернулась назад, не успев ему сказать, где я. Пудри погладил ее руку.
— Быть может, это случится снова, но теперь ты не должна отвлекаться. Хозяин принимает у себя великого сатрапа Шабага. Сатрап намеревается возглавить осаждающие Капалис войска — постарайся, чтобы твои предсказания были благоприятными.
— Я могу говорить только правду.
— Правд много, Патаи. Положим, некоему человеку остается жить всего два дня, но за это время ему суждено встретить большую любовь. Пророчица, которая скажет ему, что он скоро умрет, причинит ему великое горе — но это будет правда. Пророчица, которая скажет, что его ждет любовь, тоже скажет правду, но доставит обреченному радость.
— Ты очень мудр, Пудри, — улыбнулась Ровена.
— Я стар, Ровена, только и всего.
— Ты впервые назвал меня моим настоящим именем.
— У тебя красивое имя, но и Патаи не хуже — оно означает «нежная голубка». А теперь нам пора в святилище. Рассказать тебе что-нибудь о Шабаге? Вдруг это поможет твоему дару?
— Нет, не надо, — вздохнула она. — Что я увижу, то и увижу, но буду помнить твой совет.
Рука об руку они вошли во дворец и двинулись по устланному ковром коридору, мимо ведущей наверх лестницы. В нишах по обеим стенам стояли мраморные статуи и бюсты, потолок был расписан сценами из вентрийских книг, и архитрав украшен золотым листом.
Недалеко от святилища из боковой двери вышел высокий воин. Ровена ахнула, потому что в первый миг приняла его за Друсса. Те же широкие плечи и торчащая вперед челюсть, а глаза под густыми бровями ярко-голубые. Он улыбнулся и отвесил ей поклон.
— Это Мишанек, Патаи, — первый боец наашанского императора, славный воин и всеми уважаемый офицер. — Пудри, в свою очередь, поклонился ему. — А это госпожа Ровена, гостья господина Кабучека.
— Я слышал о вас, госпожа, — сказал Мишанек низким, звучным голосом, поднеся ее руку к губам. — Вы спасли купца от акул — нешуточное дело. Теперь я увидел вас и понял, что даже акула не осмелилась бы покуситься на вашу красоту.
— Не выпуская ее руки, он придвинулся поближе. — Не предскажете ли мне судьбу?
У нее пересохло в горле, но она не отвела глаз.
— Вы... вы достигнете того, к чему больше всего стремитесь, и самая большая ваша надежда осуществится.
— Вот как? — с явным недоверием молвил он. — То же самое мог бы мне сказать любой уличный шарлатан. Как я умру?
— Футах в пятидесяти от места, где мы стоим сейчас. Во дворе. Я вижу, как солдаты в черных плащах и шлемах штурмуют стену. Вы соберете своих людей для последнего противостояния. Рядом с вами будут ваш младший брат и ваш кузен.
— И когда же это случится?
— В первую годовщину вашей свадьбы.
— А как зовут мою невесту?
— Этого я вам не скажу.
— Мы должны идти, господин, — поспешно ввернул Пудри. — Господа Кабучек и Шабаг ждут нас.
— Да, разумеется. Рад был познакомиться с вами, Ровена. Надеюсь, мы еще встретимся.
Ровена, не отвечая, последовала за Пудри.
В сумерках враг отступил, и Друсс с удивлением увидел, что вентрийцы спускаются со стены и уходят в город.
— Что они делают? — спросил он воина рядом с собой. Тот снял шлем и вытер пот с лица.
— Идут поесть и отдохнуть.
Друсс оглядел стену. На ней осталась малая горстка людей, да и те сидели спиной к неприятелю.
— А что, если враг опять атакует?
— Ну нет. Это была четвертая.
— Четвертая? — недоуменно повторил Друсс. Воин, человек средних лет, круглолицый, с проницательными голубыми глазами, усмехнулся.
— Вижу, в военном деле ты не знаток. Это твоя первая осада?
Друсс кивнул.
— Существует устав. За сутки армия может предпринять самое большее четыре атаки.
— А почему только четыре? Солдат пожал плечами:
— Я давно уж не заглядывал в книгу, но, сколько мне помнится, все дело тут в боевом духе. Зан Цу в своем «Искусстве воевать» объясняет, что после четырех атак наступательный дух войска может смениться отчаянием.
— Они не испытали бы особого отчаяния, если бы пошли на приступ сейчас — или ночью, — заметил Друсс.
— Но они не пойдут, — медленно и терпеливо, словно ребенку, повторил солдат. — Если б они собирались атаковать ночью, то днем бы ходили на штурм только три раза.
— Значит, эти правила записаны в книге?
— Да. В мудрейшем труде чиадзийского полководца.
— И вы оставляете стену на ночь почти без всякой защиты, потому что так сказано в книге?
— Не просто в книге, — засмеялся солдат, — а в уставе боевых действий. Вот пойдем со мной в казарму, и я объясню тебе все по порядку.
По дороге солдат, Оликвар, рассказал Друссу, что служит в вентрийской армии больше двадцати лет.
— Даже в офицерах довелось побывать во время Опалового похода. Нас тогда здорово поубавилось, вот мне и дали под начало сорок человек. Ненадолго, правда. Генерал предлагал меня произвести в офицеры, но у меня не было средств на доспехи — тем дело и кончилось. Опять я стал солдатом. Но мне и тут неплохо. Мы все приятели, и два раза в день дают хорошую кормежку.
— А почему ты не смог купить доспехи? Разве офицерам не платят жалованья?
— Как же, платят — одну дишу в день. Это половина того, что я сейчас зарабатываю.
— Офицерам платят меньше, чем солдатам? Глупость какая.
— А вот и нет. При таком порядке офицерами могут стать только богачи — либо дворяне, либо купеческие сыновья, желающие получить дворянство. Вот власть и сохраняется за благородным сословием. Ты, парень, откуда сам будешь?
— Я дренай.
— А, да. Я у вас никогда не бывал, но мне говорили, что Скельнские горы очень красивы. Зеленые и плодородные, прямо как Саурабские. Я скучаю по горам.
Друсс и Оликвар поели в Западной казарме говядины с диким луком, и Друсс пошел к себе в гостиницу. Стояла тихая безоблачная ночь, призрачно-белые дома при луне отливали матовым серебром.
Зибена в комнате не было, и Друсс сел у окна, глядя на гавань, где волны походили на расплавленный чугун. Он помогал отражать три атаки из четырех. Враги в красных плащах, в шлемах с белыми лошадиными плюмажами бежали к стене с лестницами. Защитники швыряли в них камни и поливали их стрелами, но они упорно продвигались вперед. Первых, кто взбирался на стену, кололи копьями и рубили мечами, но самые доблестные все же прорывались наверх, где и погибали. Где-то в середине второй атаки вдоль стены прокатился грохот, подобный рукотворному грому.