Ему было жаль их – мальчишек, которые считали себя утонченными эстетами высшей пробы. Но они никогда не сумеют выгравировать слово на серебряной пластине и не почувствуют, как тяжесть его смысла отдается в пальцах. Они никогда не изменят мир одним своим желанием.

– И этому учат в Вавилоне? – спросил Вулкомб с едва заметным трепетом.

Похоже, никто больше не обращался к Элтону Пенденнису.

– И этому тоже, – ответил Робин. Каждое слово вливало в него новую энергию. Эти мальчишки были пустым местом; он мог уничтожить их одним словом, если бы захотел. Он мог вскочить на диван и выплеснуть вино на шторы без всяких последствий, потому что ему просто было плевать. Этот прилив пьянящей уверенности был ему совершенно незнаком, но чувствовал он себя прекрасно. – Конечно, истинная суть Вавилона – это обработка серебра. Все эти разговоры о поэзии – лишь лежащая в основании теория.

Он говорил как на духу. Робин имел лишь очень смутное представление о теории, лежащей в основе обработки серебра, но сказанное отлично звучало и производило неизгладимое впечатление.

– А ты сам работал с серебром? – спросил Сент-Клауд. Пенденнис стрельнул в него раздраженным взглядом, но тот не умолк. – Это трудно?

– Я пока еще только изучаю основы, – признался Робин. – Сначала у нас два года теории, потом один год ученичества на одной из кафедр, а затем я смогу гравировать серебро самостоятельно.

– А нам ты можешь показать? – спросил Пенденнис. – Я могу этому научиться?

– У тебя не получится.

– Почему это? Я знаю латынь и греческий.

– Ты знаешь их недостаточно хорошо, – пояснил Робин. – Нужно жить и дышать языком, а не просто время от времени возиться с текстами. Тебе снятся сны на каких-то языках помимо английского?

– А тебе? – отозвался Пенденнис.

– Ну конечно. В конце концов, я ведь китаец.

В комнате снова установилась напряженная тишина. Робин решил спасти положение.

– Благодарю за приглашение, – сказал он, вставая. – Но мне нужно в библиотеку.

– Разумеется, – сказал Пенденнис. – Вам наверняка много задают.

Пока Робин забирал свое пальто, все молчали. Пенденнис лениво наблюдал за ним из-под полуприкрытых век, медленно потягивая мадеру. Колин быстро моргал и пару раз открыл и закрыл рот, так ничего и не сказав. Милтон собрался встать, чтобы проводить Робина до двери, но тот жестом велел ему не беспокоиться.

– Ты найдешь дорогу к выходу? – спросил Пенденнис.

– Безусловно, – ответил Робин, обернувшись через плечо. – Дом не так уж велик.

На следующее утро он рассказал обо всем однокурсникам, вызвав раскаты смеха.

– Повтори его стихотворение, – попросила Виктуар. – Пожалуйста.

– Я не помню его целиком, но дай подумать… Да, точно, там была еще такая строчка: «Кровь нации течет в его благородной щеке…»

– О боже!

– «И дух Ватерлоо живет в кадыке»…

– Не понимаю, о чем это вы, – сказал Рами. – Он же гениальный поэт!

Не смеялась только Летти.

– Мне жаль, что ты там не повеселился, – ледяным тоном сказала она.

– Ты была права, – сказал Робин, стараясь проявить великодушие. – Они придурки. Я не должен был покидать тебя, моя милая и трезвомыслящая Летти. Ты всегда и во всем права.

Летти не ответила. Она забрала свои книги, смахнула пыль с брюк и выбежала из буфета. Виктуар привстала, как будто хотела броситься за ней вдогонку, но потом вздохнула, покачала головой и снова села.

– Пусть идет, – сказал Рами. – Не будем портить отличный день.

– Она всегда такая? – спросил Робин. – Не представляю, как ты умудряешься с ней уживаться.

– Ты ее разозлил, – отозвалась Виктуар.

– Не защищай ее…

– Да, именно так, – напирала Виктуар. – Вы оба ее подначивали, не отпирайтесь, и вам это нравится.

– Только потому, что она всегда такая надменная, – фыркнул Рами. – А с тобой она ведет себя по-другому или ты просто привыкла?

Виктуар переводила взгляд с одного на другого. Казалось, она пыталась принять решение. А потом спросила:

– Вы знаете, что у нее был брат?

– Что, какой-нибудь набоб из Калькутты? – спросил Рами.

– Он умер. Четыре года назад.

– Ой, – зажмурился Рами. – Как жаль.

– Его звали Линкольн. Линкольн и Летти Прайсы. Они были так близки в детстве, что все друзья семьи называли их близнецами. Он приехал в Оксфорд на несколько лет раньше, но, в отличие от нее, не был книжным червем, и на каникулах они с отцом постоянно скандалили по поводу того, что он отлынивает от учебы. Он был больше похож на Пенденниса, чем на любого из нас, если ты понимаешь, о чем я. Однажды вечером он пошел пьянствовать. На следующее утро в дом Летти пришла полиция и сказала, что тело Линкольна нашли под экипажем. Он заснул на обочине, и возница заметил его под колесами только несколько часов спустя. Он умер незадолго до рассвета.

Рами и Робин притихли, не зная, что думать и что говорить. Они чувствовали себя нашалившими школярами, а Виктуар как будто была их строгой гувернанткой.

– Через несколько месяцев она приехала в Оксфорд, – продолжила Виктуар. – Вы знаете, что те, кто не получил особых рекомендаций, должны сдавать вступительный экзамен для поступления в Вавилон? Она сдала его и прошла. Это единственный факультет Оксфорда, куда принимают женщин. Она всегда хотела попасть в Вавилон и готовилась к этому всю жизнь, но отец отказывался отправлять ее сюда. Лишь после смерти Линкольна отец позволил ей занять место брата. Неприятно, когда твоя дочь учится в Оксфорде, но куда хуже, когда никто из твоих детей не учится в Оксфорде. Ужасно, правда?

– Я не знал, – пристыженно сказал Робин.

– Вы даже представить не можете, как тяжело приходится здесь женщине. Это на бумаге к нам относятся либерально, а на самом деле ни в грош не ставят. Хозяйки пансионов копаются в наших вещах, пока нас нет дома, в поисках свидетельств, что мы принимаем любовников. Каждая наша слабость подтверждает уничижительную теорию, согласно которой мы хрупкие, истеричные и слишком слабые от природы, чтобы справиться с предстоящей работой…

– Полагаю, нам следует простить ее за то, что она ходит так, будто насажена на жердь, – пробормотал Рами.

Виктуар окинула его насмешливым взглядом.

– Порой она невыносима, это правда. Но она не стремится быть жестокой. Она испугана, потому что не должна здесь находиться. Считает, будто все хотят, чтобы на ее месте был брат, и стоит ей сделать один неверный шаг, как ее тут же отправят домой. Но больше всего она боится, что кто-то из вас может пойти по стопам Линкольна. Будьте к ней снисходительны. Вы понятия не имеете, в какой степени ее поведение диктуется страхом.

– Ее поведение диктуется тем, что она занята только собой, –