Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще на подходе к Лихограду Мих углядел первую странность: несмотря на довольно высокий забор вокруг города, ворота не были заперты, стояли полуприкрытые, никем не охраняемые. Второй странностью оказалось то, что, несмотря на светлеющее небо, на улицах не было ни одного человека. Не поднимался дым из печей, не спешили женщины в хлев или курятник, даже собаки не брехали и не выскакивали из будок, хотя не должны были они, отрабатывая свой хлеб, пропустить случайного прохожего, тем более безобидного, без палки в руке. Мих подумал было, что население Лихограда в одночасье вымерло от неизвестной болезни, но тогда бы и запашок стоял соответствующий, а пахло в городе совершенно обычно: пылью, помоями и навозом.
Мих озадаченно почесал в затылке и свернул на улицу пошире, рассчитывая, что она приведет его к центру города.
Сзади кто-то шумно вздохнул. Мих резко оглянулся. За ним тяжело топала бесхозная драконица. Чистая, ухоженная. Судя по огромному, раздувшемуся пузу, собирающаяся совсем скоро разродиться. Крупные черные ноздри старательно тянули воздух — драконица принюхивалась к Миху.
— Э-э-э. Ты травоядная. Ну, почти, — сообщил драконице Мих и на всякий случай отступил назад.
— У-э-э, — просипела драконица. По длинной чешуйчатой шее прошла судорога, раскрылась зубастая пасть. Похоже было, что драконицу тошнило.
— Не балуй, — предостерег Мих животину. — Тебе уже рожать пора, а ты все токсикозом маешься.
Драконица рыгнула, осуждающе глянула на Миха, захлопнула пасть и скрылась в узком переулке.
Лекарь проводил ее взглядом. Ему показалось вдруг, что между домами мелькнула коняга. Красивой масти: серая в яблоках. Хотя лошадей в этом мире сроду не водилось.
Мих зажмурился, прогоняя морок, развернулся. Перед ним стояла коза, брезгливо оттопырив нижнюю губу, смотрела на него мутными желтыми глазами. Под животом у нее болталось бледно-розовое вымя, похожее на надутую воздухом латексную перчатку.
— Уходи, — сказал ей Мих. — Я коз доить не умею.
Коза вздохнула, топнула лохматой ногой и, отойдя от Миха, неторопливо потрусила дальше. Только теперь лекарь заметил, что за ней волочится по земле синий ночной чепец.
— Кто следующий? — озадаченно спросил Мих.
— Ку-ку-ак. Ку-ку-ак, — скрипнули рядом.
Навстречу Миху спешила птица Дрон на ногах-ходулях. Маленькая головка в редкой щетине, как у давно небритого мужика, туловище дирижаблем, три пера в хвосте: два красных по бокам, одно коричневое в середине.
Птица Дрон была весьма немаленькая, ростом с Миха. Еще раз квакнув, она присела в реверансе и снесла молочное яйцо. От большого, с человеческую голову, яйца в прохладном утреннем воздухе поднимался легкий пар. Дрон распахнула клюв и показала Миху раздвоенный змеиный язык.
— Уйди с дороги, — посоветовал птице Мих. — Все равно молоко твое — гадость страшная, с чем его не ешь. Даже с водкой.
Птица Дрон поскребла землю когтем, подпрыгнула, квакнула еще раз и, с места взяв в галоп, унеслась вперед.
Мих пожал плечами и отправился искать, где бы ему остановиться.
В конце концов он добрался до центральной площади, удивительно безлюдной в этот час. Не найдя ничего похожего на гостиницу или трактир, Мих уселся на ступени одного из домов почище, похожего на жилье старосты или городского главы, и стал ждать первых прохожих. Расправил синюю косынку, расстелил циновку.
Было прохладно. Зубы потихоньку выстукивали морзянку. S-O-S. S-O-S. Три точки, три тире, три точки. Очень хотелось выпить чего-нибудь горячего. В крайнем случае — горячительного.
— Черт! Появится ли здесь, наконец, хоть кто-нибудь?
Вдруг тишину разорвал громкий крик. Похоже было, что орали голодные младенцы городка. Как-то все разом.
Из узких переулков набежали растрепанные и расхристанные молодухи в нижних рубашках и кинулись по домам.
Младенческий хор затих. Площадь мгновенно заполнилась полураздетыми людьми в ночных чепцах и колпаках. Красными, потными, спешащими. На Миха никто не обратил внимания. Он попытался было остановить кого-то из пробегающих мимо, ухватив за рукав рубахи. Прохожие вырывались, шипели недовольно, торопились дальше.
Очень быстро площадь опустела. Из печных труб повалил дым, запахло едой, отворились плотно прикрытые ставни. Женщины с корзинами отправились на рынок за съестными припасами.
— Эй! — сзади со скрипом отворилась дверь. — Кто ты такой и что здесь делаешь?
Мих встал, поправил лекарскую повязку, оглянулся. Перед ним на крыльце стоял пузатый коротышка на тонких паучьих ножках, с жабьим лицом и выпученными светлыми глазами.
«Проблемы со щитовидкой», — дежурно отметил про себя Мих и склонил голову в вежливом поклоне.
— Я лекарь. Зовут меня Мих. Хотел бы остановиться в городе на несколько дней. Мне комнату в трактире или в гостинице.
Жабий человек не торопясь, с достоинством, отряхнул с жилетки невидимую пыль и вполне видимый птичий пух: «Гостиницы у нас нет. Но любая семья с охотой пустит тебя на постой. За плату, конечно».
— Э, Мотри! — кликнул он кого-то в толпе.
— Что, Чумри? — к ним подошла круглолицая горожанка с выпирающей поверх шнуровки пышной грудью. Руки ее оттягивала тяжелая корзина, где из-под чистой тряпицы выглядывали клубни картофеля, аппетитная краюха хлеба и копченые колбаски.
— Возьмешь постояльца? Вроде как теперь твоя очередь.
— А чего бы и не взять. С радостью возьму. Платить есть чем? Если нечем — найдем, чем отработаешь.
Мих кивнул: «Есть чем».
— Лечить на площади будешь? — спросил Чумри. — Приду. Болею я чем-то. Может, ты поможешь.
В доме Мотри Миху выделили не угол, а отдельную горницу, светлую и чистую. Подали на завтрак кашу с курицей. Предлагали и молоко птицы Дрон, голубоватое, кислое, с комками подозрительной слизи, напоминающее на вкус сопли. Мих, как всегда, отказался. Наевшись впрок, так, что еда в горле стояла, отправился на площадь — зарабатывать деньги.
Мих расстелил циновку, расставил рядом на земле склянки, мешочки с травами. Отдельно, на самое видное место, положил клещи, которыми рвал зубы (они обычно производили на пациентов сильное впечатление), сел, скрестив ноги, и стал ждать.
Больные приходили сегодня все больше с порезами и ушибами; была даже девчонка собакой