талант, и, когда все успокоится, они ему позвонят. Они обещают.

Маер ждал у дверей, чтобы проводить его из здания. К счастью, многие актеры и съемочная группа еще обедали, так что зрелище вышло не таким публичным, как Маеру хотелось бы. Фрэнк видел Маера на многих вечеринках, посвященных завершению съемок: тот загонял в угол какого-нибудь свежего и красивого многообещающего актера-подростка. Парня, девушку – не важно. Поначалу им нравилось, что они привлекли его внимание, но потом они обнаруживали, что не могут избавиться от этого внимания, не нажив себе врага. Это была демонстрация силы, которой славился Маер, а Фрэнк никогда не позволял себе ничего подобного.

На выходе Фрэнк остановился:

– Истории, которые я слышал о тебе, могут попасть на первую полосу. Тебе следует быть осторожнее.

Маер побледнел.

Фрэнк утешился несколькими порциями виски в пабе, пока пытался решить, что делать. Когда он пришел домой пьяный, то попытался солгать, но Лиззи знала, что он никогда не пьет во время съемок. Она выгнала детей из кухни и закрыла дверь.

– У нас в лучшем случае пять минут, Фрэнк, колись, ты меня пугаешь.

– Меня уволили.

– Что? Ублюдки!

Фрэнк почувствовал, как его переполняет любовь. Он мог рассчитывать, что Лиззи без вопросов встанет на его сторону.

– Кто-то обвинил меня в сексуальных домогательствах.

Лиззи застыла. Он не мог догадаться, о чем она думает.

– Кто? – спросила она, но он понятия не имел. – Они ведь должны сказать тебе – кто. Как же тебе иначе защищаться?

– Но я ничего не делал.

– Ты уверен? Ты можешь немного распускать руки, и твой взгляд…

– Распускать руки? Какой взгляд? – в панике спросил Фрэнк.

– Как будто ты кого-то раздеваешь.

Фрэнк понял, о каком взгляде она говорила.

– Ну это не так, и я этого не делал.

Джимми высунул голову из-за двери:

– Мама?

– Вон.

Джимми понял, что с таким тоном спорить нельзя, и закрыл за собой дверь. Находясь в безопасности за дверью, он крикнул:

– Мы голодные.

– Я знаю, что ты ничего не делал намеренно, – сказала Лиззи. – Вот почему тебе нужно выяснить, кто подал жалобу, чтобы ты мог поговорить с ней. Это мог быть кто-то из съемочной группы, но, скорее всего, это актриса.

– Я не путаюсь с актерами. Как ты можешь такое говорить?

– Нет, но, как любой хороший режиссер, ты с ними сближаешься и влезаешь им в головы. Так это работает. Это неправильно, но это интимно. Так же ты и меня увлек. Все вы, режиссеры, делаете это. Режиссеры-мужчины. Смешно, да? Вам нужно побыстрее завоевать доверие, и первый путь, который вы выбираете, – сексуальный. Это как короткий роман на шесть недель. А потом все кончается.

– Ты не помогаешь. – Фрэнк понимал, о чем она говорила, но также знал, что этот подход был очень далек от того, как он работал над сериалом. Если они укладывались в график, это был хороший день. Теперь ему приходилось стараться намного усерднее, чтобы завоевать расположение людей: почти никто не флиртовал в ответ.

– Черт, – сказал Фрэнк. – Я говорю как подлец.

– Ты звонил в гильдию режиссеров? – спросила Лиззи.

– Ага. Они этим занимаются. Но, честно говоря, они были недовольны тем, что я подрезал Барри Фаулера.

– А он может иметь к этому какое-то отношение?

– Каким образом?

– Ну, знаешь, подогревать недовольство, призывать людей высказаться, поднять против тебя оружие.

Фрэнку вдруг все стало ясно. Он сам предоставил растопку. А Барри зажег огонь и поджарил зефир. Лиззи села Фрэнку на колени, обняла его и не отпускала, пока дети не постучались снова. Когда ужин был съеден и они начали уборку, Фрэнк впал в мягкую покорность. Это пройдет: нужно терпение. Он обнял Лиззи за плечо, когда она стояла над раковиной, и наклонился, намереваясь прошептать ей на ухо благодарность. Он видел ее блузку, ее полную грудь, усеянную крошечными веснушками. Были и другие груди, на которые он украдкой смотрел. Актрис он обнимал точно так же, чтобы обсудить сцену, похвалить или подбодрить. О боже, вот оно. В то утро он облапал Марли, пытаясь привести ее в чувство, пытаясь не допустить истерики. Он обнимал ее, хвалил. Но чем больше он старался, тем сильнее она отстранялась. Он тогда решил, что она дуется. Он возблагодарил Бога, что не успел предложить ей посмотреть порно, чтобы расширить кругозор.

Фрэнк объездил множество рекламных агентов, полагая, что их пути вряд ли пересекутся с телевизионной публикой. Некоторые были рады встрече с ним, заверяли, что включили его в свои списки, но потом он ничего от них не слышал. Только одна из них, Жозефина Макиллвейн, подруга еще со времен колледжа, удосужилась перезвонить ему и спросить об «этой истории с домогательствами, о которых она слышала». Ирландия – маленькая страна. Но даже Жозефина не была готова закрыть собой амбразуру и нанять его. По крайней мере, не в ближайшие шесть месяцев.

Лиззи вежливо подождала две недели, прежде чем прийти к нему со счетами. Помимо повседневных расходов (ипотека, электричество, еда), на которые должна была уйти его последняя зарплата, оставалась финальная выплата в тысячу евро за школьную поездку Джека и Майи в Барселону в переходный год[17]. Они потеряют ту тысячу, которую уже заплатили, если не внесут последний платеж.

– Пятьсот – это лучше, чем ничего. Майя должна поехать.

– Мы не можем заплатить за одного, не заплатив за другого, – сказал Фрэнк. – Подожди, почему бы нам не попросить Макса заплатить за Майю?

Лиззи посмотрела на него как на идиота:

– Потому что он уже полностью оплатил поездку Майи. Мы использовали его деньги, чтобы внести залог за обоих.

Фрэнк выругался.

– А как насчет преподавания? – спросила Лиззи.

Фрэнку поплохело от этой идеи.

– Фрэнк. Повзрослей уже. Все преподают.

– А что насчет тебя, ты можешь найти работу? – спросил Фрэнк.

– Я пытаюсь. – Лиззи поссорилась со своим агентом, после того как достала ее своими звонками.

– Я не про роли. Или уроки актерского мастерства. Я про настоящую работу.

Лиззи одарила его своим самым испепеляющим взглядом:

– Если бы ты пригласил меня на прослушивание для своего сериала. На любую роль. Я бы справилась с чем угодно.

Фрэнк не стал углубляться в это:

– Не смотри на меня так, будто это моя вина.

Она продолжала смотреть на него так, будто это его вина.

– Раньше ты называла себя феминисткой.

– Я до сих пор феминистка. Я воспитываю детей, а это работа на полный рабочий день.

В итоге они оказались там же, где и всегда, во время споров о деньгах: она хотела, чтобы он