– цветущий сад, о котором мы учимся заботиться. Чтобы вместе копаться в земле, выдергивать сорняки, которые пытаются все заполонить, и с любовью выбирать и сажать новые семена.

У меня большой опыт работы с двумя социальными стратами, с которыми меня почти ничего не связывает: ветеранами боевых действий и членами преступных группировок, отбывшими свой срок. И с теми, и с другими я работала коучем со специализацией на психологических травмах и помогала им реинтегрироваться в общество. Иногда мы говорили о будущем, но в основном о настоящем – самом настоящем настоящем, которое происходит сегодня. Они рассказывали мне о том, как настоящее иногда затмевают тени прошлого, причем целиком и совершенно внезапно. Я же делала все, что в моих силах: признавала их чувства, развеивала мифы и учила пользоваться инструментами. Мы строили планы, исправляли ошибки и старались признавать даже маленькие победы на фоне старых добрых поражений.

Что я точно не ожидала слышать настолько часто, так это:

– Вы меня понимаете, док. Вы. Меня. Понимаете.

Меня эти слова каждый раз поражали. Если взглянуть со стороны, я совершенно их не понимаю. У меня нет жизненного опыта, который позволял бы мне понять, каково это – родиться в семье членов банды и попасть в эту банду в семь лет. У меня нет жизненного опыта, который позволял бы мне понять, каково это – когда тебя в срочном порядке увольняют с военной службы, где ты планировал сделать карьеру, потому что после четырех командировок в Ирак ты не справляешься с тревогой. Думаю, на самом деле они имели в виду вот что:

– Вы меня слышите. Мы заодно. Вы стоите рядом со мной перед заросшим садом. Когда я не знаю, за что хвататься, вы помогаете мне найти сорняки. Вы помогаете мне их выдергивать. Мы вместе заботимся о саде и растем.

Я поняла, что мне не обязательно иметь похожий жизненный опыт, чтобы «понимать» этих людей. Совместный опыт – вовсе не то, что обеспечивает эмоциональный приют. А вот умение слышать – да. Значит, любой из нас может научиться слышать других людей. Любой может научиться определять, какие переживания особенно невыносимы. Мы можем научиться их замечать и предлагать немного подержать у себя, как плачущего ребенка, чтобы дать человеку передохнуть.

* * *

Когда я писала эту книгу, я получила электронное письмо от одного обеспокоенного исследователя. Он увидел мою цитату в National Geographic и волновался о моей работе. Он писал, что недавние исследования показали, что источником любого травматического симптома служит черепно-мозговая травма (ЧМТ), и что скоро никто не будет слушать мои рассуждения о том, как травма без физиологических обоснований влияет на нашу жизнь. В первой части он ошибся: не все психологические травмы вызваны ЧМТ. Но я беспокоюсь, как бы он не оказался прав во второй части: времени бороться за новое представление о травме и правда не хватает.

В главе 1 мы говорили о важных этапах в истории изучения травмы. И вот начинается новый этап. Он может как помочь осуществить мою мечту, так и стать самым страшным моим кошмаром.

Мой кошмар заключается в следующем: мы и дальше пойдем по пути неверного представления о травме. Мы будем верить любой лжи: что травма – признак слабости, что она слишком распространена, чтобы считаться чем-то серьезным, что триггеры – признак того, что мы запрограммированы на саморазрушение. Мы и дальше будем проводить черту, которая загонит дискуссию о травме в сферу темного и непонятного. Вместо того, чтобы просто скорректировать курс развития, мы снова предадим травму анафеме и продолжим цикл, где травма то хаотически исследуется, то снова отодвигается на задний план. Мы погрузим тех, кто страдает от травмы, обратно во тьму, и заметем все уже изученное под ковер, чтобы в следующий раз, когда мы снова через собственную боль поймем, что травма никуда не делась и нам нужно с ней работать, уже забыть все, чему научились. Мои исследования, преподавательская деятельность, работа с клиентами и эта книга помогают мне бороться с этим кошмаром.

Моя мечта состоит в том, что текущий этап, где о травме накапливается все больше знаний, доступных все большему числу людей, станет прочной основой нового представления о травме и способах ее исцеления. Что мы полностью перестроим рамки самой дискуссии. Что мы обретем верное представление о травме как о невыносимом эмоциональном переживании, которому нужен эмоциональный приют. Что это представление будет широко известно всем от мала до велика. Что мы научимся рассматривать травму через призму множества научных дисциплин, а не только одной. Что мы отделим научное знание от исторических заблуждений. Что здравомыслие победит, и мы осознаем, что реакция на травму – это нейробиологическая адаптация, свидетельство нашей внутренней силы. Что реакция на травму – это способ нашего тела справиться с перегрузкой. Что мы можем управлять этой реакцией и не позволять ей вредить нам, когда не отключается вовремя. Что мы перестанем стыдиться собственных копинг-механизмов, к которым прибегаем в режиме выживания. Что мы ответственно подойдем к роли тех, кто дарит эмоциональный приют любому, кому мы готовы его обеспечить.

Эпилог

Маленькие радости

радость его как песнь чиста

и сердцу рядом с ним спокойно

и так сейчас все то что да

ликуют сумерек запястья

Э. Э. Каммингс[55]

Хочу, чтобы вы вынесли из этой книги шесть важных вещей. О пяти из них я уже говорила.

Первое – это знание о том, что, с чем бы вы ни столкнулись, вы не одиноки.

Второе – это понимание того, что реакции на травмирующие переживания автоматические и защитные, и они говорят о нашей внутренней силе, а не о слабости или расстройстве.

Третье – это готовность простить самих себя за все, к чему мы прибегали в моменты подавленности и отчаяния. Мы не сможем исцелиться, пока не избавимся от чувства стыда.

Четвертое – это осознание того, что мы способны перестраивать свой мозг и снова дарить своей нервной системе чувство безопасности и единения, даже если мы всю жизнь не ощущали защищенности и контакта с другими людьми.

Пятое – это лучшее понимание методов исцеления себя и других благодаря тому, что теперь мы знаем, как распознавать невыносимую боль и дарить эмоциональный приют.

Шестое – это маленькие радости.

Думаю, иногда масштаб тех или иных вещей мы воспринимаем неверно. Мы склонны полагать, что большие проблемы требуют больших