— Позавчерашняя информация! — раздражённо сказала Звонкова. — Что имеется нового?

— Свежая информация ещё не обработана с научной тщательностью, — неуверенно сказал аналитик. — Возможны заблуждения. Но несомненна суета с применением морских и надводных сил, связанная с поисками и обезвреживанием субмарины «Волокушка».

— Субмарины «Волокушка» нет, — заявила Звонкова. — И быть не может!

— Никаких «Волокушек»! — из тишины возникло подтверждение Трескучего.

— Есть мелкая информация из слухов, из сплетен, из домыслов безответственных СМИ, — продолжил аналитик. — Будто существует какой-то странный пловец и путешественник, на время возникающий из пучин, сам же будто бы живущий на дне. Со дна он всплывает исключительно для раздачи песо партизанам Боливии и наркокурьерам Колумбии. У него секретная тельняшка с неощутимыми тайниками. Он всплывает, выдаёт кому надо песо, как доминиканские, так и колумбийские, и тут же тонет.

— Это не Куропёлкин! — возмущённо воскликнул Трескучий. — Откуда у нашего Куропёлкина песо?

— Это всё? — спросила Звонкова.

— Есть ещё… — неуверенно сказал аналитик. — О субмарине не велено упоминать, но…

— Говорите! — сказала Звонкова.

— Из недостоверных сплетен. В прессу не прорвалось. Или не допущено. Будто бы Куропёлкин утонуть не мог, на дне не живёт, а задержан спецслужбами и спрятан в подземных казематах, где его пытают не только в связи с затонувшей субмариной, но и с гибелью китов и с выбросом зловонного материала в атмосферу региона…

Совещатели притихли. Или даже замерли. А госпожа Нина Аркадьевна, похоже, растерялась…

— Я повторяюсь, — пробормотал аналитик, голос его дрожал, он ошушал себя гонцом, принёсшим деспоту горькую весть, — сплетни эти безусловно недостоверные.

— Однако… — зловеще протянула Звонкова.

И вдруг раздалось бодрое, даже со смешком, чуть ли не радостным:

— А не нужны ли вам легенды, уже возникшие? Хотя бы одна?

Легенду предложил учёный человек с бородкой (из-за бородки его и посчитали учёным, наверняка даже и доцентом).

— Легенда родилась два дня назад в курортном Канкуне, в ресторане «Ацтеки», на берегу Мексиканского залива, как раз напротив Кубы, — просвещал признанный доцентом. — Ацтеки, что с них взять! (Опять смешок.)… Простаки. Монтесума, Марина… Их, не имевших лошадей и отрывного календаря из-за неумения производить бумагу, облапошил мошеник Кортес, завоеватель…

— Короче, — сказала Звонкова.

— Был у них миф о добром боге белокуром Кецалькоатле. Однажды тот из-за стечения коммунальных обстоятельств улетел за подмогой к светлым силам на плоту из змей. Потом вернулся… И стали сытыми латинские страны. Но на днях, в досадах, по новой легенде от ацтеков курорта Канкун, он взлетел в небо на плоту…

— Из русалок! — прозвучал откуда-то голос неблагоразумного, будто бы урезоненного несколько дней назад. Теперь, видимо, к нему была применена сила.

— Так что, — заявил доцент, — ни в каких казематах наш Куропёлкин не содержится, а скоро объявится в Москве. Если уже не объявился…

— А может, его вместе с плотом всосала в себя и отправила куда надо пробоина в Чемодане, и надо посоветоваться с гражданином Бавыкиным? — неизвестно к кому, возможно, и к высшим силам обратился Трескучий.

— Какая пробоина? Какой чемодан? — зашелестело удивление. — Какой Бавыкин?

— С каким ещё Бавыкиным советоваться! — возмутилась Звонкова и вскочила. — Никаких Бавыкиных! Никаких пробоин! И наш подсобный рабочий вовсе не белокурый!

Она отправилась к дверям совещательного помещения и выкрикнула:

— Изловить и доставить! В каземате ли он или не в каземате, утоп он или не утоп, проживает ли он на дне или нет, для меня не имеет значения! Изловить и доставить! И немедленно! Даже если он перекрасился и попытался сбежать от нас на плоту, хоть бы и из русалок, тем более его требуется изловить и доставить! Изловить и доставить!

С тем и удалилась.

Воодушевлённая и прекрасная, как Екатерина Великая, распорядившаяся взять Крым.

Куропёлкин увидел: на указателе металлического столба, нёсшего вахту на обочине шумной дороги летящих автомобилей, имелось слово (на английском, понятно) «Голливуд».

Куропёлкин так и осел на песок.

Вот тебе раз!

Значит, Голливуд! Значит, Калифорния! Значит, Тихий или Великий…

Или всё же — параллельный мир?

Нет, волны набегали на берег, где нынче оказался Куропёлкин. Робкие пока. Но — волны. Стало быть, и не параллельный мир.

Однако — Голливуд!

Но Голливуд, известно, — похлеще параллельного мира!

По автостраде (или как там она у них называется) наверняка должны были проезжать по делам копы, шерифы и их дорожные патрули. Не заметить его, Куропёлкина, они не могли. Ну и пусть скорее замечают и сковывают его наручниками.

Но не замечали.

Вылезать же на автостраду и размахивать для привлечения внимания тельняшкой (не трусами же!) Куропёлкин посчитал неразумным. Калифорнийские нравы и привычки были ему неведомы. Что тут могут посчитать дурным тоном, а что сексуальным домогательством, он не знал.

И ещё Куропёлкин понял, что ни к каким действиям он пока не готов и ему надо выспаться. Тем более что спешить куда-либо нужды у него не было. Но на суше он мог поджариться или подкоптиться. И если мокрые тельняшка и трусы кое-как облегчали ему жизнь, то передвигаться босым по песку было невыносимо даже и для такого терпеливого мужика, как Куропёлкин.

Кое-как он сполз по песчаному откосу к воде и там вкопался в песок, оставив для общения с воздухом лишь ноздри и рот. Насыпал, чтобы кожа не сгорела, песок даже на лоб и скулы. Всё же что-то соображал.

И даже мысли в нём какие-то бродили. Скажем, как тут ему прижиться. И устроиться. Прикинуться жертвой амнезии? То есть жертвой катастрофы, вызвавшей амнезию, не обязательно уступившим в спасательной шлюпке место детям или беременной негритянке, но и упавшим в море пассажиром расколовшегося в небе авиалайнера. Или, раз уж тут Голливуд, пробиться на одну из фабрик грёз на роль глухонемого, но способного мычать, смоленского бомжа, курьера русской мафии…

Куропёлкин чуть было не захлебнулся. Его окатила волна. Добродушная, но вполне необходимая в тихий день у юго-восточного бока Калифорнии.

У дальних волн белели даже буруны.

Куропёлкин вытащил голову из песка.

Ниже, в полуметре от его ног, покачивалась в воде парковая скамья с выжженным на белёных досках корпуса плавучего средства лунным именем «Нинон». А на песке справа от Куропёлкина лежала обувь. Прибывший вместе с Куропёлкиным в Западное полушарие Башмак сорок четвёртого размера и сотворённая из синей резиновой грелки галоша-сандалия. Приплыли с ними чудесным образом («тут откуда ни возьмись…») и обрывки верёвки. Для поддержания Башмака и галоши. Куропёлкин украсил ступни произведениями сапожного мастерства и прогулялся вдоль берега. Ноги размял…