Дуэйн Локхарт, подавая Чарльзу коробку, приподнял козырек шлема и шепнул:

– Там на дне кое‑что вкусненькое для вас.

Чарльз вскрыл конверт и прочел:

Сэр Николас Сомс

Палата общин

Вестминстер

Дуэйну Локхарту

Старая Бойня, кв. 31

Лестер

Ист – Мидлендс

Мой дражайший Чарльз!

Как мог ты подумать, что я покину тебя в трудный час. Признаюсь, мне горько, что ты верил, будто я способен на такую гадость.

Я просто обалдел, когда слуга сегодня утром принес мне в постель твое письмо. Я сразу узнал твой особенный почерк и чуть не подавился камберлендской колбаской.

Я и сам несколько озадачен, почему ты не получал моих многочисленных писем, и проклинаю себя за то, что не снимал копий: ведь mes belles lettres могли бы трансформироваться в приличную книжку под названием «Письма к принцу в изгнании». Как ты думаешь, а?

Недавно мне удалось пострелять у Баффи Хайт-Фернмора в Нортхэмптоне – связка из пары дюжин куропаток и дюжина жаворонков на пирог по специальному заказу Баффиного повара-мальорца.

Видел ли ты в телерепортаже, как наш блестящий премьер-министр Джек Баркер наступил в собачьи какашки? Это было бесподобно. Гуффи Гуггенхайм, который был в аббатстве и сидел у прохода, говорит, воняло так, что он чуть не сблевал в цилиндр.

По словам Баффи, Сынок Инглиш настолько уверен в победе на выборах, что уже подрядил «Коулфакс энд Фаулер» отделывать резиденцию на Даунинг-стрит. Баффи советует поставить деньги на Сынка. По всему видно, шансы на победу у него чрезвычайно благоприятные. Будет просто чудесно, если ты вернешься в Лондон.

Я консультировался с одним боссом из «Беркс пиэрейдж»[45], и он сказал, что не находит никаких причин, почему бы Камилле не быть твоей королевой. Публика несколько вяловата на этот счет, но, я думаю, народ полюбит Камиллу, как любим ее мы с тобой. Как бы то ни было, это все дело далекого будущего, поскольку твоя мама, несомненно, доживет до ста!!!

Пора закругляться, через двадцать минут мне выступать против билля о стремянках, но я хочу вернуться к нашему разговору при первой же возможности.

Мой привет Камилле и, конечно, твоей маме, Ее величеству.

Как всегда, твой

Ник.

Чарльз подал письмо Камилле со словами:

– Похоже, Толстушка уже через шесть недель ожидает нас в Лондоне. Ужасно интригующе, а, дорогая?

– Да, ужасно, – вяло отозвалась Камилла и отвернулась, убирая продукты со стола.

– Что‑нибудь случилось, милая? Ты какая‑то немного… э… расстроенная.

– Ничего, – ответила Камилла. – Переживаю из‑за туалетной бумаги. Как я теперь буду сморкаться?

Чарльз сказал:

– Это не похоже на тебя – унывать из– за мелких неприятностей вроде отсутствия туалетной бумаги. В чем дело, дорогая?

– Меня все ненавидят, – не выдержала Камилла. – Я не хочу быть королевой.

– Как можно тебя ненавидеть? – воскликнул Чарльз. – Ты совершенно восхитительна.

Камилла горько сказала:

– Чарли, нас трое в браке. В памяти людей она все еще с нами. Они любят ее за то, что она была красавицей.

– Ну, если удачный ракурс, выгодное освещение, то с профессиональным макияжем и при хорошем парикмахере, признаю, она иногда могла роскошно выглядеть, – примирительно сказал Чарльз.

– Чего они от меня хотят? – закричала Камилла. – Я старше ее на пятнадцать лет.

– Но я‑то считаю тебя прекрасной, – сказал Чарльз.

– Ты вообще понимаешь, насколько это оскорбительно?!

Камилла распахнула заднюю дверь и хотела выбежать в сад, но вспомнила, что сидит под арестом.

– Эй, Камилла! – закричала из‑за стены Беверли Тредголд. – Хочешь, обменяю туалетную бумагу на пакет сахару? И не грызи себя из‑за его первой жены, она бы только делала строгое лицо да возжалась со всякой бандитской еврошвалью.

Позже Чарльз отправился поговорить с курами. Он стал объяснять, что у них с Камиллой сейчас дефицит продуктов и он будет ужасно признателен, если куры сумеют снести яичко– другое. Птицы не обратили на эти мольбы никакого внимания, квохтали себе да скребли земляной пол вольера. А поодаль стояла и довольно нагло смотрела на принца лиса, забравшаяся в сад через подкоп под стеной. Чарльз не сразу заметил пару блестящих глаз, которые оценивающе разглядывали его.

– У нас с вами семейные связи, ваше королевское высочество, – сказала лиса. – Вы с женой и друзьями загнали и разорвали на куски мою прапрапрапрабабку в полях в Лестершире. Наша семейная легенда гласит, что гончие шли по ее следу много миль через всю Бельвуарскую долину[46].

На закате, усталая и перепуганная, она вбежала в чей‑то сад, ища спасения у милосердного фермера. Обезумевшие и подстрекаемые людьми, что скакали верхом позади, гончие перепрыгнули изгородь и, окружив мою бабку, загнали ее в открытую дверь теплицы. Свидетели утверждали, она молила собак о пощаде и объясняла, что у нее остались дома лисята, которые пропадут без ее молока. Она кричала, что, убив ее, гончие обрекут лисят на медленную мучительную смерть от голода.

Она взывала к ним, говоря: мы с вами одной породы, мы должны помогать друг другу, а не человеку. Но собаки захлебывались лаем, они жаждали крови, и вряд ли кто из них услышал ее мольбы. Не успел первый пес погрузить клыки в ее мех и плоть, сердце лисы разорвалось.

Легенда гласит, что в последние несколько мгновений жизни моя бабка прокляла вас и весь ваш род и предрекла вам большое горе. Вот я и пришла полюбоваться, как ваша семья рвет друг друга на части.

Чарльз посмотрел в глаза лисе, и его охватило дурное предчувствие. Теряя самообладание, принц завопил:

– Пошла вон!

Лиса не уходила. Чарльз схватил цветочный горшок и швырнул в нее, однако лиса испарилась, прежде чем горшок ударился оземь.

Камилла ждала начала «Арчеров» – бизнес с экологическими колбасками потерпел крах, и в Эмбридже произошло еще одно самоубийство, – но не успели раздаться знакомые музыкальные позывные, она выбежала на крыльцо с криком:

– Сейчас в вечерних новостях сказали! В коридоре Ml[47]нашли птичий грипп, и всю птицу нужно перевести в дом.