Яблочкин отдал честь и вышел.

Оставшись один, Потапов снял трубку и набрал номер полковника Громыхайло:

— Алло, Иван Сидорович? Привет, привет, еще раз. Так я у тебя этого парнишку. Яблочкина, забираю. А вот так, по праву старшего. Может, верну… а может, не верну. Ничего, у тебя ребят способных много, еще успеешь воспитать себе смену. Только без обид, когда в отпуск хочешь? А поехали в субботу на рыбалку…

* * *

Дома Яблочкин уселся перед экраном компьютера и стал внимательно просматривать каждый кадр записи. Девочка снимала, конечно, очень непрофессионально: камера дрожала и то и дело уходила в сторону. Да и темновато было даже для умного, саморегулирующегося объектива.

Вот стало слышно, как подъехала уборочная машина, окно открылось, и в выставочный зал проникли трое злоумышленников. Вот двое из них держат тяжелый защитный колпак, третий тянет руку к алмазу… И тут в глубине зала появляется ожившая мумия. Она идет к преступникам, тянет к ним руки и что-то протяжно рычит. Преступники роняют колпак, Горохов падает без чувств, двое других мешают друг другу вылезти в окно. Мальчик говорит: «Слушай, Маринка, они, кажется, алмаз украли…» Девочка испуганно вскрикивает, камера уходит вверх…

И тут Яблочкин заметил какую-то постороннюю шероховатость в кадре, какую-то лишнюю деталь на карнизе для крепления штор… Он быстро увеличил этот участок, отфильтровал изображение… И в кадре остался сидящий верхом на креплении карниза и с интересом наблюдающий за происходящим крошечный мальчик. Тот самый Петя Огоньков. Тот, из-за которого он стрелялся с карточным джокером и которому обещал свою помощь и дружбу. Теперь не нужно было гадать, существует ли в действительности крошечный мальчик, теперь Яблочкин должен был разыскать его и выполнить свое обещание.

В реставрационных мастерских. — В голову Пети Огонькова ударяют пары чистейшего спирта. — Жизнь и судьба ресторанного саксофониста.

Как только в музее началась заваруха, Петя спустился по занавеске на пол и, никем не замеченный, по стеночке, выбрался из выставочного зала. Обходя стороной скопления людей в форме и в штатском, пролезая в щели под дверьми, он постепенно забрался в самую глубину служебных помещений, спустился в подвал и оказался в реставрационных мастерских. Здесь он решил переждать, пока все не уляжется, забился в какую-то щелку и задремал.

Он проснулся уже в одиннадцатом часу дня от голосов и запаха табачного дыма. В мастерской находились двое мужчин, не то чтобы пожилых, но уже и не молодых. Они разговаривали и курили, и дым заставил Петю закашляться.

— Что это? — насторожился один из них, тот, что сидел ближе. — Юрик, у тебя тут мыши водятся?

— Ну так что, если и мыши… — равнодушно проворчал Юрик. Он, похоже здесь работал, потому что на нем был синий халат и в руках он держал, осматривая, кусок картинной рамы. — Нервный ты стал, Котов, дерганый какой-то…

— Ладно, ладно, не ворчи. Плесни лучше спиртуозы грамм тридцать. Вчера одному урюку свадьбу лабали. Чачу пили, голова до сих пор немного того…

— У тебя, Котов, каждый день голова немного «того». Бросал бы ты это дело, пока еще труба из рук не вываливается. Тебе полтинник через месяц, пора бы и просохнуть.

С этими словами Юрик, тем не менее, налил ему в стакан немного жидкости из пластиковой канистры — по всей видимости, той самой спиртуозы. Котов шагнул к облупленной раковине, долил в стакан воды, с перекосившимся вдруг лицом выпил, снова налил воды и выпил воду. Раскраснелся, сел на место и закурил.

От дыма защипало глаза, и Петя перебрался по верстаку на другое место, где воздух был чище. Из того, что говорили эти двое, он понимал далеко не все: например, такие слова как «лабали» и «чача» он слышал впервые. Не вполне было ясно и то, что может делать на свадьбе сушеный абрикос и как это не мокрый с виду человек может просохнуть. Не говоря уже о том, что Котов изредка вворачивал в разговор такие непечатные словечки, что Пете становилось не по себе.

— Не трубу, — наставительно поправил Котов, — а саксофон. Понимать надо. И не через месяц, а почти через два; я еще молодой. Думаешь, я пью ради удовольствия? Захочу — брошу. Со мной в жизни такое было…

— Опять начинаешь?

— Молчу, молчу. Просить будешь, больше ничего не расскажу.

— На такой работе ты никогда не бросишь. Что это за работа: одни свадьбы, да похороны, везде водка, так любой человек в алкоголика может превратиться.

— Почему же только свадьбы да похороны? — обиделся Котов. — У нас очень приличные заказы бывают. Вот третьего числа, например, в воскресенье, будем играть в мексиканском консульстве, на торжественном приеме. Румбы всякие, босановы…

Котов стал напевать и настукивать ладошками по табуретке. Тут в мастерскую спустился какой-то начальник и стал переругиваться с Юриком по поводу недоделанной в положенный срок рамы. «И посторонним здесь делать нечего, — сказал начальник уже на выходе. — Ходят, отвлекают от работы, а потом алмазы с выставки пропадают.»

— Ох-ох-ох, раскудахтался, — скривился Котов. — Успокоится не может, будто у него украли. Плесни еще.

Юрик налил еще. Котов повторил свои действия над раковиной, снова сел и снова закурил. Похоже, что еще до того, как Петя проснулся, эти двое успели обсудить кражу, поэтому разговаривать было особенно не о чем. Тем более, что у трезвого Юрика было полно работы.

— И как ты все успеваешь? — заговорил Котов, желая сказать Юрику приятное, потому что перед тем как уйти, собирался выпить еще. — На дому мебельная мастерская, здесь вот работаешь, а когда надо, и выпить умеешь.

— А потому что не распускаю себя как некоторые, — наставительно пояснил Юрик, усердно работая шкуркой по деревянной раме. — Всему надо знать место и время. Пей, да дело разумей.

— Я разумею… До вечера-то еще отосплюсь, на работе буду как огурец. А с тех пор, как Катеньку похоронил, мне радовать больше некого.

— Ладно, ты на жалость не дави. И сам не расстраивайся, когда это было…

— Я не расстраиваюсь. Слушай, какую мне хохму вчера рассказали!

И Котов принялся рассказывать анекдот, запинаясь и путаясь в сюжете, а Юрик слушал его, возился с рамой и ухмылялся в бороду.

Тем временем Петя, изнывающий от голода и жажды, подобрался к тарелке, на которой лежал засохший бутерброд с сыром. Юрик поставил его для Котова, но тот к нему даже не притронулся. Орудуя зубами и перочинным ножиком, Петя наелся сухой булки и похожего на подошву ботинка сыра. После этого он стал искать поблизости хотя бы каплю воды, чтобы напиться. Но вода была только в раковине, а раковина была у всех на виду.

В стоящей на полу котовской сумке виднелось несколько пустых бутылок, в одной из который, с этикеткой «Баржоми» было на дне, в самом уголке, еще немного воды. Петя забрался в сумку, залез в бутылку и съехал вниз по гладкому влажному стеклу.