Это был самый тяжелый в истории Америки период в плане распространения наркомании среди молодых взрослых людей. Многие думают, что пик потребления наркотиков студентами колледжей пришелся на шестидесятые и семидесятые годы, но на самом деле главным потребителем наркотиков стало мое поколение, поколение X. Среди моих ровесников, которым сейчас около пятидесяти, почти половина тех, кто в жизни хотя бы один раз пробовал кокаин, – это очень большой процент. В 1983 году, когда я поступила в колледж, приблизительно четверть студентов признавались в том, что хотя бы один раз пробовали кокаин; в настоящее время доля студентов, принимавших кокаин, снизилась до пяти процентов. В Колумбийском университете, который в то время был столицей кокаиновой эпидемии, этот процент был еще выше.

Правда, в то время кокаин считали относительно безвредным веществом. Среди знакомых мне людей идея о том, что кокаин является таким же тяжелым наркотиком, как героин, считалась такой же смехотворной, как паника, вызванная курением марихуаны. Попытка отпугивания детей от наркотиков утверждениями о том, что марихуана – это путь к тяжелым наркотикам, на самом деле просто превратила в наркотик и марихуану. Когда человек осознает, что может без труда контролировать потребление марихуаны или психоделических субстанций, то он не поверит в страшную правду о кокаине.

Учитывая такое отношение, нетрудно понять, что для меня торговля кокаином стала решением всех моих проблем. У меня сразу появился статус, друзья и деньги, не говоря уже о неисчерпаемых запасах кокаина. Этан предложил мне начать продавать кокаин и стал предоставлять его мне по цене 250 долларов за восьмую часть унции – 3,5 грамма. Я делила эту порцию на части по полтора грамма и продавала их по сто долларов за грамм. Обычно я оставляла себе полграмма. Я, во-первых, наваривала с дозы пятьдесят долларов, а во-вторых, мне оставалась половина грамма, которую я в выходные дни с радостью делила с друзьями.

Мой бизнес пошел в гору, и очень скоро я стала покупать и продавать намного больше. Я закупала уже оптовые партии и платила меньше, но свою цену держала прежней. Через несколько месяцев я уже зарабатывала сотни долларов в неделю, а в те времена это было целое состояние. Так как я была уверена, что кокс практически ничем не отличается от марихуаны, то мне казалось, что продавать его – это все равно, что продавать, скажем, пиво. Мне казалось, что в такой торговле нет ничего предосудительного, потому что не считала потребление кокаина наркоманией. Закон вскоре слился с общественным мнением, и это привело к еще большему распространению зелья. Торговля кокаином предоставила и необходимый статус: теперь мне было с чем являться на вечеринки. Я знала, что, пока у меня есть кокс, я буду востребована.

Далее, как и для всякого, кто находит неупорядоченное социальное положение неудобным, для меня продажа, приготовление и раздача наркотика стала чем-то вроде ритуала. Я любила делать «пакетики» из блестящей бумаги модных журналов, вырезать квадратики, загибать уголки, высыпать туда порошок из крошечных чашечек весов или из мельницы, а потом запечатывать их. Разрезание порций лезвием бритвы на зеркале – особенно же раскалывание частичек кокаина, блестевших, как сланец или жемчуг, – было просто завораживающим занятием для человека со склонностью к навязчивостям.

Ко второму курсу я превратила свой промысел в настоящую науку. В моей новой, одноместной комнате в общежитии стоял стандартный деревянный письменный стол. В его ящике обычно хранят разные канцелярские принадлежности. Однако я хранила там маленькие граммовые весы и зеркало. Когда ко мне приходили люди – купить или понюхать кокаин, я открывала ящик, нарезала порции или взвешивала их на продажу и тут же упаковывала. Если надо было немедленно спрятать то, что я делала, то для этого надо было всего лишь задвинуть ящик. В комнате не было никаких следов и признаков моих нелегальных занятий.

Теперь я могла обедать в ресторанах, модно одеваться и ходить туда, куда был закрыт вход простым смертным. Я могла платить за подруг, которые не могли позволить себе посещения клубов. Я купила себе пейджер и начала продавать кокаин не только студентам, но и людям с Уолл-Стрита и владельцам модных салонов. Вечерами я, оживленно болтая, развешивала заказы, спрашивала, не хотят ли заказчики размолоть порцию, и часто предлагала бесплатно понюхать кокаин, пока клиенты ждали. Если мне хотелось развеяться, то я сама доставляла товар на вечеринки и ночные посиделки. Меня везде приветствовали как долгожданную гостью. Если же я испытывала дискомфорт в какой-то компании, то сосредоточенно смотрела на пейджер, извинялась и уходила, говоря, что меня ждут в другом месте.

В те времена стоило посетить танцевальный клуб «Ареа». Похожий на художественную галерею, украшенный декоративными элементами и украшениями, которые меняли каждый месяц, этот клуб охотно и часто посещали такие знаменитости восьмидесятых, как Энди Уорхол, Мадонна, Стинг, Джон Фицджеральд Кеннеди младший, Дебби Харри и другие. Однажды вечером я увидела среди моделей и завсегдатаев клуба Робина Уильямса; видела я там и нашего преподавателя по психофармакологии. У дверей клуба толпились сотни страждущих, просивших надменного швейцара пустить их внутрь. Внутри клуба все было пропитано кокаином. Женский туалет стал общим – для облегчения приобщения к кокаину – мужчины отводили туда подцепленных ими женщин, чтобы те отведали кокаина. Между походами в женский туалет с подругами я в танцах вытряхивала из костей кокаиновую энергию.

Перед весенними или зимними каникулами, в канун Нового года и в периоды экзаменационных сессий я иногда зарабатывала в день несколько тысяч долларов. Но, конечно, я и сама начала потреблять все больше и больше кокаина.

При наркотической зависимости имеет значение не только то, какой наркотик вы принимаете или по какой причине вы его принимаете. Изменения в поведении зависимого наркомана зависят и от временных параметров употребления зелья, от доз и даже от места, где вы принимаете наркотики. На первый взгляд может показаться, что распределение дозы, культура введения и обстановка мало влияют на проявленный психотропный эффект субстанции, но на самом деле иногда такие внешние факторы означают грань между зависимостью и периодическим потреблением, а иногда между жизнью и смертью.

Когда я впервые попробовала психоделические субстанции в средней школе, я как раз читала Тимоти Лири. Гарвардский профессор и кислотный пророк подчеркивал важность того, что он называл «условиями и процедурой», – эти вещи, как он считал, сильно влияют на впечатление от приема наркотика. Условиями Лири назвал границы сознания, настроение, надежды и культурные идеи о субстанции; процедура – это физическое и социальное окружение, в котором принимают наркотическое вещество. Эффект условий и процедуры особенно сильно проявляется при употреблении психоделических веществ.

Прием ЛСД в превосходном расположении духа и в компании добрых друзей на концерте – это совсем не то же самое, что насильственное и скрытное впрыскивание препарата ЛСД агентом ЦРУ перед началом допроса, как это происходило в ходе незаконных экспериментов над гражданами в пятидесятые годы. Ни одно лекарство не оказывает воздействия вне определенного контекста; психоделические средства преувеличивают исходное настроение и предрасположенности людей. Именно поэтому специалисты ЦРУ очень быстро пришли к выводу о том, что кислота позволит им терроризировать и ослаблять вражеских агентов с помощью «контроля сознания», а хиппи считали, что употребление ЛСД спасет свободную любовь и принесет мир всему миру.