– Ты… Ты… – Она вдруг заплакала.

– Ну, блин… – Я оторопел. – Какого дьявола?

– Я… не… могу-у-у… – рыдала Мисс Москва. – Все меня презирают… из зависти… Ненавидят… даже мои бывшие подружки…

– Кончай. На, вытри слезы. – Я тыкал ей в руки свой носовой платок. – А что касается твоих недоброжелателей… все это старо как мир. Едва кто-либо начинает возвышаться над толпой, как сразу становится отовсюду виден и неудобен, словно мозоль. Каждый – или, по крайней мере, многие – начинает думать: а почему не я? С каких это соображений Господь дал ей красоту или ему – ум, а меня сделал чучелом огородным, или болваном, который не может умножить два на два? Просекаешь? В итоге недостающие качества заменяются иными, не менее важными для выживания рода человеческого, чем красота, ум, честность, порядочность, – злобой, завистью, жестокостью, тупым упрямством. Все это называется Великим Равновесием. А иначе жизнь стала бы пресной, бессмысленной. Будь все красивы, умны, сердечны, богаты, о чем тогда мечтать и за что бороться? То-то…

– Убедил… – Она улыбалась сквозь слезы. – Я даже не предполагала, что встречу сегодня философа.

– Живи и надейся, дочь моя, – патетически воскликнул я и потянулся за бутылкой.

Не дотянулся…

– Этот?

– Ну…

Я обернулся. Позади стоял уже знакомый мне "михрютка", раскаленный от злобы, как допотопный чугунный утюг, и еще двое, орлы, как на подбор – нашенские, косая сажень в плечах, руки крюки, морда ящиком.

– Привет мужики! – бодро сказал я, миролюбиво улыбаясь. – Не составите ли компанию? – показал на спиртное.

– Пойдем поговорим, – хмуро буркнул один из них, постарше, судя по шее-тумбе и поломанным ушным раковинам, бывший чемпион греко-римской борьбы.

Наверное, ему не хотелось начинать "разговор" в присутствии дамы. Я его понимал.

– У матросов нет вопросов, – вскочил я, ернически подмигивая братве.

– Вы что задумали? – встревожилась Елизавета.

– Выясним несколько интересующих нас вопросов, и я вернусь, мисс красавица. – Я с неожиданной для себя галантностью поцеловал ей руку.

Троица издала глухое злобное ворчание.

Мы вышли в холл размером с волейбольную площадку. На второй этаж вели две широкие лестницы, застеленные красными "кремлевскими" дорожками. Везде стояли огромные мраморные вазы с живыми цветами, а по углам холла высились настоящие деревья, растущие прямо из паркетного пола.

– Серегу зачем тронул? – без обиняков приступил к делу борец; третий, пониже, но тоже бык еще тот, поиграл мышцами, разминаясь. – Он на вахте. И вообще – ты кто такой?

– Макс. А насчет Сереги, так я ведь просил его по-хорошему, чтобы он мне пузырь притаранил. А он ко мне с грубостью… Нехорошо.

– Нехорошо?! – взвился Серега. – Ты, гад, что со мной сделал?!

– То, что сделаю сейчас со всеми вами, кореша, если вы не свалите в ваши норки. – Я начал злиться, да и водка была хороша. – В приличных домах к гостям относятся уважительно, смею заметить.

– Гостям?! – взревел, сатанея, "михрютка". – Ну, бляха-муха, и козел, мать твою… – И замахнулся, чтобы врезать мне от души.

Он летел до самой двери. Я не стал его калечить, лишь "уступил" дорогу, слегка подправив скорость и траекторию движения. Я даже не подумал посмотреть, как он приземлился, и нанес глушащий удар старшему из компашки; он широко зевнул, будто готовился отойти ко сну, подкатил под лоб глаза и медленно опустился на пол.

Третий, наверное от неожиданности, просто осатанел. Он издал вопль, напоминающий боевой клич вождя индейцев, и попытался изобразить что-то из каратэ, кун-фу… короче, нечто устрашающе-восточное, подкрепленное зверской гримасой – для большего понта.

– Ну кто тебя учил, кентуха, так держать руки? – спросил я, играя на публику, которой не было; но уж больно у меня настроение прорезалось хорошее; что значит крупица женского внимания…

Я поставил пару жестких блоков, легко уходя от размашистых ударов крепыша, а затем, резвясь, щелкнул его по носу.

– Видишь, пацан, как все просто. Может, на этом закончим? Нет? – Посмеиваясь, я произвел элементарный захват за руку, провел подсечку и крутанул его в вертикальной плоскости, словно пропеллер. – И чего это ты такой горячий? Больно? – Я заботливо подал ему руку, чтобы помочь встать.

Но, похоже, мой бросок без подстраховки на спину оказался для него ошеломляющим; парень только страдальчески мычал и ерзал по полу, будто я уложил его не на деревянный паркет, а на железный раскаленный противень.

– Ну полежи, – милостиво разрешил я и приготовился удалиться в более приятное общество мисс Лизаветы.

Неожиданно раздался смех и хлопки в ладоши.

– Браво, браво… – произнес мужской вальяжный голос с барским "прононсом". – Хорош, хорош сокол, ничего не скажешь…

Я обернулся и увидел, что на верху лестницы, где находилось некое подобие балкона, стояла группа копенгагенских воротил русского подпольного бизнеса во главе со стильным немолодым мужчиной, одетым в строгий черный костюм.

На остальных были надеты такие же траурные прикиды, но, в отличие от фрачной пары босса, их одежка казалась взятой на время в дешевом прокате. Среди этих гавриков особняком выделялся Муха – он был одет как питерский босяк, так как после драки его лапсердак напоминал половую тряпку, по которой безуспешно пытались пройтись одежной щеткой.

– Прелестно… – Хозяин виллы (я так думаю, что это был именно он) повернул голову к Мухе: – Михал Алексеич, уступи парня мне. Пусть моих мудаков научит уму-разуму. А то разожрались здесь на дармовых харчах без настоящего дела да и перестали мышей ловить.

– Что ты, Борис? У нас с ним уговор – идем вместе до точки, – ответил Муха, поеживаясь под ледяным взглядом босса копенгагенских "новых русских".

– До точки, говоришь? – Он криво ухмыльнулся и вновь уставился на меня. – Слыхал, что тебя назвали Гренадером. Достойная кликуха. Так вот, Гренадер, у меня к тебе предложение: идешь под мое крыло, возглавишь службу охраны. Оклад… три штуки "зеленью" в месяц, – и, наверное что-то прочитав на моем лице, поторопился добавить: – Плюс премиальные… за добросовестный труд, ха-ха…

– Спасибочки, господин хороший, – изобразил я нижайшее смирение. – Да вот токи я ужо подрядилси…

– Шутник? – И снова волчий оскал. – Ценю людей с чувством юмора. Ладно, даю пять "косых" – и дело с концом. Это не считая квартиры с обстановкой и машины.

– Простите, как вас?..

– Борис Львович.

– А я Макс. Дело в том, Борис Львович, что, во-первых, я не вещь, во-вторых – не ваша вещь, а втретьих – я всегда держу слово и ни за какие коврижки – пусть они и начинены большой "капустой" – не нарушаю его. А по поводу предложения… честное слово, спасибо. Я вам очень признателен за такую высокую оценку моих скромных способностей.