С благодарностью приняв дары от менестреля, богатыри ещё раз заверили последнего в своих дружеских намерениях по отношению ко всему их королевству и к королю в частности, но на службу, даже за хороший годовой оклад с бонусами, внеочередное звание «сэра», должность «пэра» с обязанностями «мэра» и почётный боевой орден «Пурпурной печени», дававший определённые льготы его обладателям при получении ипотечных кредитов, всё равно поступать отказались.

– У нас контракт с государём-батюшкой. Да и королевств и царств много, а Родина (та самая, которая с большой буквы) у нас одна, – пояснил за всех причину отказа Иван Царевич. И хотя Сероволк и Василевс думали несколько иначе: первый просто-напросто любил волю-вольную, а второй больше склонялся к научно-алхимической деятельности, чем к ратно-наёмному делу, но и они, соглашаясь с товарищем, кивнули.

– Значит, так сему и быть, – поклонился им фон Бубен. – Передам нашему августейшему сиру Пропистону ваши золотые слова, многоуважаемые сэры энд джентльмены. Счастливого вам пути!

Менестрель фон Бубен сел на своего коня и с чувством глубокой радости от чувства исполненного долга повернул к королевскому замку. Теперь он смело мог доложить августейшему Пропистону, что погромов, насилия и мародёрства со стороны «воинственных дикарей» («которые оказались не такими уж воинственными, и уж совсем не дикарями» – прим. менестреля) в королевстве не планируется. С одной стороны, это была радостная для короля весть, с другой, не совсем – жаловаться в международный трибунал по правам человека не на что, а так хочется. Ведь побитое в потасовке войско не в счёт, любой маломальский адвокат докажет, что «навешали» им по-честному, потом ещё и «за гнилой базар» могут моральную неустойку истребовать «ответчики» с «истца».

Богатыри, зная одну главу из интернационального уголовного кодекса гласившую – «победителей не судят» – не забивая себе головы подобной юридической «эквилибристикой» пошли себе дальше и совсем вскоре остановились у противоположной границы королевства с наспех приколоченной табличкой «WELCOM на ЕХIТ» на пограничном столбе.

Доброжелательный, дальше некуда, бородато-бакенбардный швейцар, в таком же картузе и макинтоше как и у Йодля (кстати, с недавнего времени особо опального безработного) без лишних вопросов поднял перед путниками шлагбаум и застыв в глубоком реверансе, всем своим видом показал троице радушную пантомиму «идите, идите, милости просим не задерживаться».

– Молодой человек! – учтиво обратился Царевич к пожилому швейцару.

– А это что за «терра инкогнита»? – махнул он рукой на заросшую ягелем скалистую неприветливую землю в туманной дымке, раскинувшееся на их легендарном пути.

– Э-э-э. – промычал швейцар нечленораздельно (по последней директиве ему категорически строго воспретили разговаривать с кем бы то ни было, особенно если это трое иностранных богатырей, смахивающих на хипплиеров, дабы не огорчить их нечаянно, а не ответить им тоже было страшно – вдруг рассердятся).

– Ты что, немой? – пришёл ему на выручку Сероволк.

– Так точно-с! – не проявил свою, некогда завидную выдержку, швейцар, проболтался. – Немчура-с мы-с, эс-сэ-сэ-сэр! – выпалил он заикаясь, и, поняв, что ляпнул лишнего намного больше чем предписывала директива, больно прикусил свой предательски лживый язык, аж застонал, бедолага.

Яков многозначительно переглянулся с товарищами.

– Вот заливает! И даже глазом не моргнёт! – проницательно разгадал швейцарову уловку Царевич. – И стонет-то как натурально, как настоящий немчик.

– Ну-ка отвечай – чьи земли дальше за вашим кордоном? – с ненавязчивой угрозой в тоне голоса, пристал Сероволк к «погранцу». – А то твоё молчание боком выйдет!

Швейцар, только крепче сжав губы, загрустил по былым временам, по тем временам, когда на границе он был сам себе царь, ревизор и бог, и сам решал, кого, за сколько и в какую сторону пропускать. А теперь совсем житья на границе не стало, даже рта не раскрыть.

– Гляньте, братцы, как воды в рот набрал, стоит! – оскорблёно возмутился цыган. – Все ведь слышали, что ты говорить умеешь. Отвечай, я тебя спрашиваю!

– Ну всё, хварэ горячиться, Яшенька! – осадил его Василевс, которому надоело наблюдать цыганскую гоп-сценку. – Товарищ при исполнении, чего ты к нему пристал?

– А я чо, а я ничо! – пожал плечами Яков. – Просто хотел спросить, что там за туманами. А он мычит перед правильными мужиками как корова дойная. Грех не придраться.

– А там, дорогой мой человек, если не врут глобусы древних глобографов, – сказал Премудрый, покрутив пальцем вокруг шара на трости. – Раскинулась великолепная Викинпедия – суровая земля варяжских викингов. За ней только великое Студён-Ледовит-море остаётся. Я правильно говорю, месье?

– Угу-угу! – закивал швейцар, вновь гостеприимно указав на выход.

– Ну всё, пошли, ребята, хватит человека доставать! – сжалился над швейцаром Иван и взяв остаток богатырского трио под руки, дружно выдворился с ними из ставшего в одночасье дружественным королевства. Шлагбаум со свистом опустился за их широкими спинами и мокрый от внутреннего напряжения швейцар строевым потопал писать рапорт по собственному желанию (а какое у него было желание, наша история нарочно умалчивает, чтобы интрига сохранялась).

Так, практически неприметно, богатыри из королевства-побратима вторглись, да простят меня женщины и дети за выражение, в самое настоящее конунгство, ту самую варяжскую Викинпедию – родину рыжих мореходов, я бы даже сказал мореплавателей.

* * *

Спустя пару часов после легендарного побоища, царь-батюшка Владибор Ильич, выбравшись из грязелечебного бассейна, омывшись и надев халат с двуглавыми мишками, неожиданно получил официальный документ с заголовком «НОТА ПРИВЕТСТВИЯ» (причём слово «приветствия» было дописано пером над аккуратно зачёркнутым словом «протеста»). «Ноту» им занёс лично, обычно напыщенный и спесивый, полномочный посол короля Пропистона сэр Майлрус, который с неожиданными поклонами и реверансами зачитал суть дела, изложив заверения в вечной дружбе между «отныне и вовеки веков братскими государствами», и восхищение (правда без подробностей) тремя царскими чудо-богатырями. К «ноте» прилагался длинный чек об уплате внешнего долга государя и пригласительная виза, действующая на всей территории «Евландиийского антантуса».

– Не знаю, что эти мошенники там откаблучили, – сказал на досуге довольный государь недовольному боярину Годуновичу. – Но, что бы они там ни натворили, а всё-таки молодцы. Эх, молодцы! Жаль, что их королевич Полисей угробит, хотя и не факт, я вам скажу, батенька, не факт.

Будь государь обычным демагогом, он бы наверняка бы ещё добавил, что «пора бы наш державный застой сменить бескомпромиссной опалой для казнокрадов и прилипал, оттепелью для инакомыслящих и перестройкой хижин да дворцов». Но он был всё таки суеверным монархом и не стал лишним трёпом отгонять, как ему почудилось в тот момент, вернувшуюся в страну Шамаюн-птицу с крыльями цвета морской волны.