Армия Чуйкова 6 октября передала немцам Седльце и Лукув, 10 октября — Бяла-Подляску. Командир 6-го кавалерийского корпуса раздал цветы обратно и сдал немцам город Сокулув: «Пришлось вести дипломатические переговоры с представителями немецко-фашистского командования, — не скрывал отвращения «дипломат» Еременко. — Я еще не знал тогда, что менее чем через два года мне придется вести с ними разговор на другом языке, но уже тогда мне стало ясно, сколько в них спеси и наглости. Считая, что уход за Буг мы должны начать немедленно и что разговаривать о сроках нашего отхода нечего, генерал заносчиво потребовал, чтобы немецкому командованию было прежде всего разрешено открыть свою базу снабжения на ст. Сокулув. Сохраняя спокойствие, я сказал ему: «Вы забываете, господин генерал, что говорите не с представителем панской Польши, а с советским генералом»… Немецкие представители стали сговорчивее, и мы договорились, что за Буг наши войска отойдут в течение четырех суток…» Через два года товарищ Сталин полководцу Еременко приклеит кличку «брехун». С чего бы?

В полосе 5-й армии части 4-й пехотной дивизии заняли Влодаву, а 27-я пехотная дивизия 9 октября вступила в Хелм. Причем, пока в городе отсутствовала всякая власть, польское население отвело душу и сильно побило Рабочую гвардию Хелма.

К вечеру 12 октября Красная Армия отошла за демаркационную линию на всем ее протяжении. 16 октября границу приняли под охрану войска НКВД. Освободительный поход закончился. Политическим руководством он был воспринят как убедительное подтверждение боевой мощи Красной Армии — управились не хуже немцев, звонивших о своем «блицкриге». Население преисполнилось уверенности, что вооруженные силы Советской Страны — самые сильные в мире. После блистательной победы над практически не оказавшим сопротивления противником никому не хотелось поднимать «провокационные» вопросы о слабой подготовке личного состава, безобразном состоянии связи и матчасти, отсутствии взаимодействия родов войск и полном развале в вопросах тылового и технического обеспечения. Так, согласно оперативному донесению начальника штаба 32-й танковой бригады майора Болотова, бригада, совершив 350-километровый марш-парад на запад (большей частью по главному шоссе Белоруссии), в боевых столкновениях безвозвратно потеряла один танк Т-26, а 69 машин, больше трети состава, бросила на дороге «из-за технических дефектов». Всего бронетанковые войска двух фронтов разбросали ло дорогам почти полтысячи неисправных танков. Лишь потеряв в Зимней войне более 300 тысяч человек убитыми и ранеными, Сталин задумался о несовершенстве созданной им военной машины. «Нам страшно повредила Польская кампания, — заявил он на закрытом совещании с высшими военачальниками. — Она избаловала нас. Писались целые статьи и говорились речи, что наша Красная Армия непобедима, что у нее все есть, нет никаких нехваток, что наша армия непобедимая… Наша армия не сразу поняла, что война в Польше — это была военная прогулка, а не война».

Но пока гораздо интереснее было считать трофеи.

Советские войска, по официальным данным, озвученным В.М. Молотовым, захватили свыше 900 орудий, более 10 000 пулеметов, свыше 30 тысяч винтовок, более 150 миллионов патронов, около 1 миллиона снарядов и до 300 самолетов. С 17 сентября по 2 октября ими было убито 3500 «бандитов», взято в плен 452 тысячи человек, в том числе почти 19 тысяч польских офицеров: 394 тысячи разоружили войска Украинского фронта и 60 тысяч — Белорусского.

Вячеслав Михайлович первым назвал и «общее количество жертв, понесенных Красной Армией: убитых — 737, раненых — 1862, то есть в целом — 2599 человек». На сегодняшний день официальными цифрами считаются 1475 командиров и красноармейцев погибшими, умершими от ран, пропавшими без вести и 2002 ранеными, то есть «в целом» — уже 3477 человек. Некоторые польские авторы считают эти данные заниженными как минимум вдвое и говорят о 2500–3000 убитых, а вместе с ранеными советские потери оценивают в 8000— 10 000 человек.

Большая часть оказавшихся в советском плену польских военнослужащих была сразу же отпущена по домам.

В лагерях НКВД оказались 125 400 человек. Из них в 1939–1941 годах 43 054 человека передали Германии, немцы передали СССР 13 575 человек. Когда выяснилось, что пленных польских офицеров в подавляющем большинстве невозможно использовать в интересах Страны Советов, их — более 22 000 человек — расстреляли весной 1940 года.

На заседании сессии Верховного Совета, подводя итоги Польской кампании, Молотов всласть поиздевался над кичливостью и банкротством «уродливого детища Версальского договора», развалившегося в результате совместных ударов «сперва германской, а затем — Красной Армии». А также над гарантиями незадачливых польских союзников. Вспомнив о наболевшем, Председатель Совнаркома разъяснил народным избранникам, что с недавних пор «старые формулы устарели» и понятие «агрессор» наполнилось новым смыслом. Агрессорами теперь являются не Германия, оккупировавшая Польшу и всеми фибрами стремящаяся к окончанию войны, и уж никак не Советский Союз, соблюдающий строгий нейтралитет и «политически поддерживающий» стремление Рейха к миру, а поднявшие флаг борьбы с гитлеризмом Англия и Франция. Борьбы бессмысленной и ненужной рабочему классу. Во-первых, Польша все равно уже поделена, о ее восстановлении «не может быть и речи», и, кроме нас с Германией, это никого не касается. Во-вторых, «идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать», но ставить целью уничтожение гитлеризма — преступно (в этот период большевики и нацисты, действовавшие в унисон, тщательно согласовывали друг с другом каждую формулировку и даже лексикон использовали одинаковый; в данном случае Вячеслав Михайлович развил тезис Риббентропа: «Бессмысленной угрозе английских поджигателей войны — «уничтожить гитлеризм», — г что означает не что иное, как уничтожение германского народа, — с таким же успехом может быть противопоставлен такой германский лозунг, как, например, «уничтожение английской демократии». Впрочем, Риббентропа ли? Не единожды имперский министр тексты своих речей и заявлений давал на редактуру Сталину!). Поэтому советские отношения с Германским государством строятся «на базе дружественных отношений», назло поджигателям войны. После таких речей главы правительства даже лагерная охрана на Колыме прекратила в качестве ругательства употреблять слово, «фашист», а из библиотек начали изымать антифашистскую литературу.

«Польское государство, правители которого всегда проявляли так много заносчивости и бахвальства, при Первом же серьезном военном столкновении разлетелось, как старая сгнившая телега… Стремительным натиском части Красной Армии разгромили польские войска, выполнив в короткие сроки свой долг перед Родиной… Договор о дружбе и границе между СССР и Германией как нельзя лучше отвечает интересам народов двух крупнейших государств Европы… Европейская война, в которой Англия и Франция выступают как ее усердные зачинщики и продолжатели, еще не разгорелась в бушующее пожарище, но англо-французские агрессоры, не проявляя воли к миру, все делают для усиления войны, для распространения ее на другие страны…» — вторил Молотову нарком обороны Ворошилов.

«Большевикам впору намечать свою делегацию на наш партийный съезд», — записывал в дневник Альфред Розенберг. Немцы переводили речи Молотова на французский язык и с самолетов разбрасывали над Францией.