– Жутковато здесь, – тихо сказала Дейзи.

– Почему ты говоришь шепотом?

– Мне страшно. Мы уже сделали двести шагов?

– Не знаю. Но я слышу голоса.

Я обернулась, посветила на вход в тоннель. Сзади шли двое мужчин, и они помахали нам.

– Видишь? Все в порядке.

Ручей стал больше похож на медленно текущую лужу. Я заметила, как через него перебежала крыса, даже носа не замочив.

– Крыса! – испугалась Дейзи.

– Она тут живет, – ответила я. – Это мы явились без разрешения.

Мы пошли дальше. Казалось, в мире не осталось больше света, кроме желтых лучей, а все, кто был здесь, превратились в огоньки, прыгающие по тоннелю небольшими группами.

Фонарики осветили поворот налево – в квадратный боковой коридор высотой примерно восемь футов[18]. Мы с Дейзи перепрыгнули через ручей, прошли мимо таблички с надписью «Проект компании “Пикет инжиниринг”» и тоже свернули.

В галерее тоже оказалось темно, поэтому картины и фотографии, висевшие на стенах, выпрыгивали из мрака и снова скрывались в нем. Чтобы рассмотреть работу Майкла целиком, пришлось отойти к противоположной стене. Произведение и правда вышло потрясающим – «Узник сто один» был как живой, но состоял из ста одного снимка – Майкл подобрал для этого фотографии людей, осужденных за убийство, а затем оправданных. Даже вблизи я не могла бы сказать, что «Узник» – не настоящий.

Мне понравились и другие работы – большие абстрактные композиции из четких геометрических фигур, шаткая башня из старых деревянных стульев, достигавшая потолка, огромная фотография мальчика, прыгающего с трамплина в бескрайнее поле скошенной кукурузы. Но все же картину Майкла я полюбила больше всего, и не только потому, что знакома с ним.

Голоса приближались, и вскоре галерею заполнили посетители. Кто-то включил проигрыватель, в тоннеле заиграла музыка, которую повторяло гулкое эхо. По кругу пошли гулять пластиковые стаканчики и даже целые бутылки вина. Гости шумели больше и больше. Хотя тут было довольно холодно, я начала потеть и спросила Дейзи, не хочет ли она погулять.

– Погулять?

– Да. Не знаю, можно вперед пойти, например.

– Ты хочешь прогуляться по тоннелю?

– Ага. Но не обязательно.

Она показала в темноту, куда не могли добраться лучи фонариков.

– Ты предлагаешь просто идти в ту черную неизвестность.

– Ну, мы же не далеко. Только посмотрим и все.

Дейзи вздохнула.

– Ладно. Пошли.

Всего через минуту воздух стал чище. Впереди лежала темень, коридор медленно поворачивал, и мы шли, пока не перестали замечать свет. Музыка и голоса были еще слышны, но издалека, точно мы проехали на машине мимо какой-то компании.

– Не понимаю, как тебе удается сохранять такое нечеловеческое спокойствие здесь, в пятнадцати футах[19] под землей и по щиколотку в крысином дерьме. Притом стоит тебе подумать, что в палец попала инфекция, как у тебя начинается паническая атака.

– Не знаю, – сказала я. – Тут просто не страшно.

– Если судить объективно, то очень, – ответила Дейзи.

Я выключила фонарик на каске и попросила:

– Ты тоже выключи.

– Ни за что.

– Выключи. Ничего не случится.

Она щелкнула кнопкой, и все погрузилось во тьму. Я чувствовала, как мои глаза пытаются привыкнуть к новому освещению, но привыкать было не к чему – света совсем не осталось.

– Ты сейчас не видишь стены, правильно? Не видишь крыс. Повернись кругом несколько раз, и забудешь, в какую сторону идти. Это страшно. А теперь представь, что мы не можем говорить, не слышим дыхания. Не чувствуем прикосновений. Тогда мы никогда не узнаем, что находимся рядом друг с другом.

Представь, что ты хочешь найти кого-то или даже саму себя, но у тебя нет органов чувств. Ты не можешь понять, где стены, куда идти вперед, а куда – назад, что такое вода и воздух. Ты бесчувственная, у тебя нет формы. Единственный способ себя описать – определить, чем ты не являешься, и ты плаваешь в теле, которое не подчиняется тебе. Не тебе решать, кто ты такая, где живешь, когда тебе есть и чего бояться. Ты просто застряла внутри, совершенно одна, в темноте. Вот это страшно. А это, – я включила фонарик, – контроль над ситуацией. Власть. Тут могут оказаться крысы и пауки, и еще черт знает что. Но мы освещаем их фонариками, а не наоборот. Мы знаем, где стены и куда нам идти. Вот так, – я снова отключила фонарик, – я чувствую себя, когда мне страшно. А это… – Я включила его. – Прогулка в парке.

Мы шли и молчали.

– Все настолько плохо? – наконец спросила Дейзи.

– Иногда.

– Но потом фонарик снова включается?

– Пока что так.

Мы продвигались все глубже в тоннель, и музыки было теперь почти не слышно. Дейзи немного успокоилась.

– Подумываю убить Айалу, – сообщила она. – Ты ведь не примешь это на свой счет?

– Нет. Вообще-то, она начинала мне нравиться.

– Ты читала новый рассказ?

– Где они полетели на Рилот, чтобы доставить преобразователи мощности? Отлично получилось, когда Рей и Айала ждут того парня в баре и разговаривают. Я люблю, когда ты описываешь бой и тому подобное, но простые разговоры мне нравятся больше всего. А еще понравилось, что у меня был секс с тви’леком. То есть у Айалы. Ты пишешь так, что мне кажется, будто все правда и я на самом деле там.

– Спасибо, – сказала Дейзи. – Теперь мне уже не хочется ее убивать.

– Я не возражаю, можешь убить. Только пусть она погибнет героически.

– Конечно. Я планирую сделать что-то в стиле «Изгоя-один» – жертву во имя всеобщего блага. Так нормально?

– Одобряю.

– Боже! Тебе не кажется, что воняет просто невыносимо?

– Точно, – признала я.

Откуда-то несло гнилью и нечистотами. Мы прошли поворот в боковой тоннель. Дейзи предложила вернуться, но я заметила впереди точечку серого света и захотела посмотреть, что там.

Звуки города стали отчетливее, и воняло здесь не так сильно – мы подошли к источнику свежего воздуха. Серый свет приближался, и наконец мы вышли из тоннеля. Его так и не достроили. Струйка воды, которую собирались отвести от Уайт-Ривер, капала прямо в реку.

Я подняла голову. Шел уже одиннадцатый час, но город ослепительно сиял. Я видела все: зеленый мох на валунах, пузырьки золотистой пены под нашим водопадом, деревья, склонившиеся над рекой, будто свод часовни, электрические провода, огромную серебристую мукомольню, причудливо застывшую в лунном свете, неоновые вывески вдалеке.