– Успокойся, придурок! Совсем, бл*ть, с катушек съехал.

– Ден, съ*бись сейчас от сюда.

– Да хрен тебе! Смотрю, я вовремя решил документы завезти.

– В жопу свои документы засунь.

– Ник, иди в машину, – Ден поднимает меня с пола, вкладывая в ладонь ключи от своей Мазды.

– Никуда она не пойдет! – Дима делает пару шагов, хватая меня за руку, но Лавров снова отпихивает его.

– Ника, иди в машину, сейчас же! – повторяет Денис. Я хватаю сумку и телефон. Руки не слушаются. Все валится на пол. Собираю все вещи, выпавшие из сумки, запихивая абы как. Обуваюсь, но ноги, словно ватные. Меня качает в разные стороны и трясет.

– Выйдешь за дверь, с*ка, и больше никогда не переступишь порог этого дома. Поняла?! – бросаю последний взгляд на мужа и выхожу на улицу, захлопнув за собой дверь!

***

– Ден, не вмешивайся сюда. Свали по-хорошему!

– А когда мне вмешиваться? Когда передачки на зону тебе таскать придется? Ты, бл*ть, убил бы ее сейчас, а потом бы сел.

– Ты ведь даже не спрашиваешь из-за чего это все, – Дима разводит руками, показывая весь хаос, что он тут устроил. – Ты тоже все знал… все знал… – поворачивается ко мне спиной, пиная табурет со всей дури. – Что они за моей спиной… И молчал… С*ка… – с разворота впечатывает мне кулак в челюсть. Больше на рефлексах, чем осознано, отвечаю на его удар. Сначала в лицо, потом в живот. Фролов сгибается, застонав.

– Всё? Остыл, Рембо, или еще добавить?

– Иди на х*й!

– Понимаю, я сейчас за дело получил. А вот ты нах*я своими кулачищами перед Никой махал? Каким бы я мудаком не был, но бабу до крови, еще и по лицу, никогда не бил. Дол**еб х*ев!

– Даже Светку?

– Даже Светку. Придушить падлу хотел сильно, но и пальцем не тронул. Даже по щекам не надавал.

– Зря!

– Это ты зря, Дим… Да х*ли сейчас тебе втирать, все равно мозги не работают. Остынешь, позвони, – выхожу из дома, сажусь в машину. Ника сидит на пассажирском сидении и вся трясется.

– В бардачке салфетки влажные есть, – у нее все пальцы в засохшей крови.

– Спасибо.

– Тебя куда отвезти? К Ксюше?

– Нет. Знаешь, где у Игоря дом?

– Знаю. Позвони ему, а то вдруг он еще в городе?

– У меня ключи есть, – нет, блин, они продолжают меня удивлять. И когда все успевают?

– Хорошо.

***

Уже полчаса не можем с Денисом выехать из города, везде пробки. На удивление Лавров спокоен. Мы молчим. Наконец, я устав от этой давящей тишины, достаю из сумочки сигареты. Закуриваю, приоткрывая окно, и первая начинаю разговор.

– Давай Лавров, начинай…

– Что?

– Ты же первый начнешь кидать камни. Мол, шл*ха, бл*ть и тому подобное. Давай сейчас, в лицо, чем потом за спиной.

– Фролова, ты иногда такой дурой бываешь, – Денис тоже закуривает. – Вот скажи мне, только честно, как есть на самом деле. У вас с Игорьком, как все? Серьезно или так, случайный перепих?

– Я люблю его… – говорю, выпуская дым в окно, и слышу, как Лавров на это смачно выругивается.

– Надеюсь, это взаимно. Иначе все спустила коту под хвост.

– Нечего было особо спускать…

– Твоя правда… – Лавров выбрасывает недокуренную сигарету в окно, и мы снова замолкаем на какое-то время. – Знаешь, когда вы с Димкой начали встречаться, я конкретно не понимал, как вы вообще можете вместе сосуществовать. Вы же разные, бл*ть, как небо и земля. Хотя я до сих пор не понимаю, как вы умудрились столько лет под одной крышей прожить. Да и он после смерти брата, как полоумный, выполнял каждое слово матери. Стоило ей заикнуться, мол, «был бы Ярик жив, он бы закончил архитектурный». И Димка тут же кинулся переводиться с экономического на архитектурный. Стоило Ирине Олеговне снова обмолвиться, «что был бы Ярик жив, он бы окончил институт с красным дипломом». И Дима тут же бросался грызть гранит науки и зарабатывать диплом. Ну и так же по списку с бизнесом, машиной, домом и прочим. Он всю жизнь старался доказать своей матери, что он не хуже своего брата. Что он тоже достоин ее любви.

– Мне всегда казалось, что Ирина Олеговна до фанатизма любит своего сына. Эта ее постоянная гиперопека.

– Любит, но так было не всегда. Любовь ее проснулась только после смерти старшего сына, в котором она души не чаяла. А Димка все детство и юность находился на вторых ролях. А потом кинулся доказывать, что он тоже достоин. Ты была его единственным исключением, единственной частью жизни, которую он оставил лично для себя. Это единственное, в чем он пошел наперекор матери.

– Я не знала про это.

– Да, про это мало кто знает. Единицы, кто очень близко знаком с его семьей. А мне он рассказал по пьяни, еще когда студентами были.

– Ярослав же разбился?

– Да, сел за руль бухой в говно, и ушел в столб на скорости под 180км/час.

– Ты много знаешь о Диминой семье…

– За столько лет пришлось…

– Ты меня удивляешь с каждым разом все больше…

– Смотри и в меня не влюбись…

– Вот знаешь, Лавров, хотела про тебя что-то хорошее хоть раз в жизни сказать. Да смотрю, поторопилась, ты все такой же придурок, – и мы оба засмеялись.

– Что есть, то есть. Горбатого могила исправит.

– Нет, все же что-то в тебе изменилось…

– Тебе кажется. А когда, кажется креститься надо, – я продолжала сверлить пристальным взглядом Дениса. – Фролова, дырку протрешь, хватит пялиться.

– Люди меняются в двух случаях: когда переживают тяжелые потери и когда влюбляются. Трагедий в жизни у тебя не наблюдается, насколько я знаю. Значит, это любовь. Ты влюбился! Лавров, ты влюбился! – констатировала я, наблюдая, как напрягся Денис.

– Фролова, я хр*новый экземпляр для психоанализа. Не утруждайся.

– Ты влюбился! – повторила я уже с большей уверенностью.

– Ника, сейчас пешком до поселка пойдешь, – угроза прозвучала не очень убедительно, поэтому я засмеялась, а Лавров пробубнил себе под нос что-то заковыристое.

– Ксюха?

– Фролова, мать твою!

– Раз так бесишься, значит точно Ксюха.

– Хоть слово скажешь ей, пожалею, что вытащил тебя из дома и прибью сам.

– Я могила.

– И улыбку эту сотри с лица. У тебя губа разбита, а лыбишься, как на фото в журнале.

Мы уже въезжали в поселок, когда Денис снова заговорил.

– Ты понимаешь, что сейчас начнется?

– О чем ты?

– О том, что стоит Игорю увидеть твое лицо, и Фролов может себе копать могилку на Троицком.