Москва, 27 июня 1914 года

Шелковые простыни прилипали к его вспотевшему телу. Он все время ворочался, а от приснившегося кошмара резко подскакивал на кровати. В середине ночи он уже не мог этого выносить и, надев халат, сел за письменный стол, взял четки и маленький молитвенник и попытался успокоить себя молитвами, чтобы снова лечь в постель. Однако и это не помогло. В голове вертелась одна и та же мысль. «Ты не можешь этого сделать, Николай, не можешь», – говорил он сам себе. Несколько раз он собирался дернуть за шнурок, чтобы вызвать слуг, но снова неизменно начинал ходить туда-сюда по комнате или же смотреть в окно на московскую ночь. На рассвете он позвал одного из своих слуг, спавших на скамье у входной двери, – отчего тот с испуганным видом вскочил на ноги.

– Федор, я хочу, чтобы ты немедленно отправился к великому князю Николаю Николаевичу. Ты слышишь, что я говорю? Хочу, чтобы он немедленно явился ко мне.

Слуга бросился бежать вниз по лестницам, а царь вернулся в опочивальню. Он снова лег в кровать, но так и не смог обрести покой. Его мозг и его тело были охвачены сильным нервным напряжением. Минут через двадцать он услышал стук в дверь.

– Войдите.

– Ваше Величество…

– Николаша, благодарю, что ты пришел.

– Что случилось, Ваше Величество?

Царь встал с кровати и подошел к великому князю. В выражении его лица читались усталость и отчаяние измученного страхом человека.

– Николаша, я не могу этого сделать.

– О чем это вы, Ваше Величество?

– Я не могу подослать к эрцгерцогу убийц, – царь с трудом произносил слова: ком подступил ему к горлу из-за охвативших сомнений.

– Но, Ваше Величество, осталось менее суток до того, как они начнут действовать. Их уже невозможно остановить.

– Мы поступаем очень плохо, Николаша. Мы не можем хладнокровно убить человека.

– Но ведь вы же читали донесения относительно эрцгерцога. После смерти дяди он может превратиться в того лидера, которого так не хватает германским народам. Вы представляете себе, что произойдет, если они объединятся и сообща выступят против нас?

– Есть и честные способы побеждать своих врагов.

– Правителю следует использовать хитрость и внезапность, Ваше Величество.

– Хитрость и внезапность – это одно, а убийство – совсем другое.

– Это убийство совершается в государственных интересах, Ваше Величество. Вы делаете это не из ненависти или мести. Причина – исключительно политическая.

– Николаша, если мы станем убивать королей и принцев, то в один прекрасный день начнут убивать и нас. Тогда ведь кто угодно сможет убить монарха, разрушить государство, уничтожить цивилизацию.

– Если мы не сделаем того, что задумали, Ваше Величество, австрийцы станут помогать туркам. Нам нужно действовать именно сейчас, и действовать решительно.

Царь подошел к письменному столу и, взяв чистый лист бумаги, поспешно что-то написал и протянул этот лист великому князю.

– Я принял решение не убивать эрцгерцога, – решительно проговорил он.

– Ваш приказ не успеют доставить.

– Тогда пошлите его по телеграфу! А еще поставьте в известность полицию Сараево!

– Это усложнит ситуацию. Если станет известно, что мы замышляли, войны не избежать.

Царь так и стоял с исписанным листом бумаги в руке. Великий князь посмотрел на него сначала с жалостью, а затем – с презрением, повернулся и направился к выходу, оставляя царя одного. Когда князь закрывал дверь царской опочивальни, он услышал, как царь громко зарыдал.

Граница между Хорватией и Боснией, 27 июня 1914 года

Линкольн разглядывал спавшую напротив него Алису. Ее рыжеватые волосы меняли оттенок в зависимости от падающего через окно света. Первые утренние лучи придали ее волосам красноватый оттенок, отчего белая кожа Алисы стала еще белее. Когда же падающий через окно свет стал более ярким, распущенные волосы Алисы потемнели, а ее зеленая одежда казалась лугом, на котором вот-вот распустятся цветы. Она спала сидя, слегка наклонив голову, и Линкольну казалось, что перед ним то ли нимфа, то ли богиня, погрузившаяся в сладкий сон… И вдруг Алиса открыла глаза и встретилась взглядом с американцем. Это произошло так внезапно, что он, растерявшись, не отвел глаза в сторону: и тут же почувствовал, как к лицу прихлынула кровь.

– Уже давно рассвело? – спросила Алиса.

– Нет, только что.

– Как здесь красиво! Я никогда не выезжала из Испании после переезда с Кубы, а теперь за несколько дней смогла проехать, наверное, пол-Европы.

– Жаль только, что смотреть Европу нам приходится при таких вот обстоятельствах.

– А может, на обратном пути все будет иначе, и мы сможем в полной мере насладиться своим путешествием, – с оптимизмом в. голосе предположила Алиса.

– Надеюсь, что именно так и будет. С момента приезда в Испанию я только то и делаю, что куда-то мчусь, – усмехнулся Линкольн.

– Впрочем, я должна признать, что в подобных приключениях есть своя прелесть. Человек начинает чувствовать, что в его жизни есть смысл, что он пытается чего-то добиться.

– Можно задать вам личный и немного нескромный вопрос, Алиса?

– Ну конечно. Моя жизнь слишком однообразна для того, чтобы в ней могли быть какие-либо секреты.

– Почему так получилось, что у вас нет ни мужа, ни хотя бы жениха?

Алиса, покраснев, слегка выпрямилась на сиденье и, прежде чем ответить, на несколько секунд задумалась.

– Тому есть несколько причин. Во-первых, мой отец был вдовцом, я на протяжении многих лет видела, как он страдает из-за смерти моей матери, а потому я не решилась выйти замуж и тем самым оставить его совсем одного.

– Ваш отец был уже зрелым человеком и наверняка нашел бы силы жить в одиночестве, если бы его единственная дочь вышла замуж. Все родители хотят, чтобы их дети были счастливыми.

– Но у меня есть и другая причина, Линкольн.

– Пожалуйста, называйте меня Джордж.

– Хорошо, Джордж. Вторая причина – очень простая. Я родилась на Кубе, а потому для мадридского общества я чужачка. Ни одни уважающие себя родители не позволят своему сыну жениться на кубинке.

– Это нелепость, вы ведь испанка независимо от того, где родились.

– Для многих жителей Испании родиться или жить за ее пределами – это все равно, что быть иностранцем.

– Мне это понять трудно: я ведь родился в стране иммигрантов.

– В вашей стране тоже существует определенная дискриминация. Геркулес мне много рассказывал о жизни в Соединенных Штатах.