Мысли Стивена были прерваны тем, что Гарек взял его за руку и повел к узкому проходу в крепостной стене. Стивен несказанно обрадовался тому, что им с Марком не придется карабкаться через стену со связанными за спиной руками. Внешние каменные стены крепости вздымались вверх футов на тридцать, и, хотя они местами были уже сильно разрушены, взобраться на них было бы не так-то легко даже таким опытным скалолазам, как они с Марком. Стивен следом за Гареком протиснулся в узкий пролом и оказался на просторном дворе.

Заметив, что Гарек и Саллакс наконец-то вздохнули с облегчением, он понял, что здесь относительно безопасно. Но разговаривать они с Марком все еще не решались и молча шли через двор к основному зданию.

В одной из внешних стен замка Стивен заметил прямо-таки невероятной величины окно с цветными стеклами. Стивену доводилось путешествовать по Европе, когда он учился в старших классах школы и в колледже, так что он видел немало различных витражей и не сомневался, что этот не идет ни в какое сравнение даже с самым большим из виденных им. По его прикидкам, он был не менее ста футов в высоту и футов пятьдесят в ширину. Даже ночью, при свете лишь здешних лун-близнецов, было ясно, что это поистине удивительный образец изобретательности и инженерного искусства, хотя некоторые из стеклянных панелей сильно пострадали — скорее всего, пали жертвой мальчишек, любителей швыряться камнями по окнам, а затем удирать от возможного наказания через многочисленные дыры в полуразрушенной крепостной стене.

Стивен все еще не мог отвести глаз от изысканной работы создателей этого витража, по-прежнему прекрасного в лунном свете, когда Марк вдруг довольно сильно толкнул его локтем в ребра и молча указал на нижний левый угол здания, откуда просачивался мягкий, какой-то неземной свет. И Стивен понял, что они в замке не одни. Внутри их ждали другие люди.

— А ты к нему в банк заезжала? — спросила Дженнифер Соренсон, придвигая тяжелое дубовое кресло-качалку поближе к Ханне, которая, точно на жердочке, примостилась на заднем бампере пикапа, на котором они обычно развозили мебель заказчикам. — Он ведь сегодня должен быть на работе.

Ханна вытерла лоб рукавом футболки, и на ткани осталось влажное пятно. На улице было прохладнее, чем в магазине, и она с радостью согласилась сама погрузить в пикап довольно крупные покупки, сделанные одной пожилой парой.

— Заезжала, но его там нет. И мистер Гриффин сказал мне, что с самого утра его не видел. Они, кажется, вчера все вместе были в пабе, но Стивен и Марк довольно рано ушли. Я вечером звонила ему несколько раз домой, но каждый раз нарывалась на автоответчик.

Ханна благодарно кивнула матери, когда та подала ей моток веревки, и принялась связывать вместе два маленьких столика.

Некоторое время она работала молча, потом снова заговорила:

— Я, разумеется, могу понять, что иногда ему хочется провести вечерок не со мной, а в прежней компании. Мы и так перезваниваемся с ним по три-четыре раза на дню, и я порой чувствую себя просто ученицей выпускного класса. Но вот почему он сегодня на работу-то не пришел?

— Может, они слишком много выпили? — предположила ее мать. — Что, если они вообще дома, просто телефон выключили, чтобы их не беспокоили с похмелья?

— Вряд ли. Стивен — слишком ответственный человек, чтобы так поступить. Да и Марк, по-моему, тоже. Я знаю, они вполне могут как следует выпить, но чтобы утром не пойти на работу... Нет, здесь что-то другое.

— Ну что ж, вы ведь с ним, кажется, сегодня вечером куда-то собирались, верно? — спросила Дженнифер и, когда дочь согласно кивнула, прибавила: — Вот и ступай домой. Приведи себя в порядок и жди его звонка. А если он все же не позвонит, позвони ему сама еще раз, только учти: в жизни случается всякое. Иногда человек вдруг обнаруживает, что...

— Да, я понимаю. Он, возможно, действительно меня избегает. И все-таки, уверяю тебя, такое поведение на него не похоже. — И она подчеркнула свою уверенность тем, что решительно затянула узлом крепежную веревку в кузове пикапа. — Пожалуй, мы слишком быстрыми темпами достигли столь близких отношений, и если сейчас Стивен попросту от меня бегает, так в этом и я виновата не меньше, чем он. А сейчас я просто хочу узнать, не случилось ли с ним чего, потому что даже если он и начал меня динамить, то работу он, конечно же, пропускать бы не стал.

Ханна легко спрыгнула на тротуар, пожала руки пожилым покупателям и помахала им, когда они, сев в пикап, поехали прочь.

Дженнифер Соренсон любовно обняла дочь за плечи.

— Я уверена, что он и не думает тебя динамить. А если это и так, значит, он не тот, кто тебе нужен.

— Спасибо, мама... Но я в полном порядке, не волнуйся. Может, я даже съезжу к нему сегодня вечером и спрошу, что происходит. Если он действительно болен, ему, наверное, даже приятно будет меня увидеть. А если он решил дать мне отставку, я, пожалуй, предпочту, чтобы это произошло сегодня, а не завтра, когда в половине пятого утра мы потащимся на пик Декейтер. — Ханна тоже обняла мать и неожиданно прибавила: — Мне, кстати, совершенно не повредит поспать несколько лишних часов, да и тебе моя помощь здесь пригодится, тем более в субботу.

— Вот и отлично. Однако уже шестой час, так что поезжай-ка ты лучше домой и приведи себя в порядок. А я тут все уберу и закрою магазин. Если ты все еще будешь дома, когда я вернусь, мы с тобой куда-нибудь сходим.

— Спасибо, мам. — Ханна нежно чмокнула мать в висок.

Она отперла замок на цепи, которой ее мотоцикл был прикован к чугунной скамье перед магазином, и лихо вскочила в седло, намереваясь с ветерком промчаться по знакомым улицам. Шлем так и остался болтаться на руле, и Дженнифер сердито крикнула ей вслед с крыльца магазина:

— Шлем на голову надень, Ханна!

Надевая шлем, Ханна шутливо крикнула ей в ответ:

— Вот так? А я-то все удивляюсь, откуда у меня на голове эти проклятые шишки? За это лето я, по-моему, потеряла очков сорок или пятьдесят из своего ай-кью, стукаясь головой о разные предметы. Боюсь, мам, на старости лет тебе придется еще заботиться о своей незамужней дефективной дочери.

И она, послав матери нежнейшую улыбку, нажала на стартер.

Дженнифер Соренсон медленно поднялась в магазин, позволив двери самой закрыться за нею. А потом еще некоторое время постояла, собираясь с мыслями. И сейчас, через двадцать семь лет, она по-прежнему удивлялась тому, как много любви, тревоги и сочувствия испытывают родители по отношению к своему ребенку. У нее это началось в ту самую минуту, когда новорожденную Ханну впервые положили ей на грудь, и неизменно продолжается до сих пор, в течение всех этих двадцати семи лет.

В юности она даже не догадывалась, что именно воспитание дочери окажется самой осмысленной и важной вещью в ее жизни. И теперь, чувствуя себя неумелой, неспособной помочь Ханне справиться с очередной сердечной драмой, которая, возможно, уже поджидает ее, Дженнифер повернулась, снова открыла дверь, быстро выбежала наружу и тихо окликнула дочь: