Но и этого оказалось недостаточно. Как-то раз, листая газеты, я не сдержал холодной усмешки, как это бывает, когда ты оказываешься объектом тяжеловесной шутки, но она не застает тебя врасплох. “Подпишись и ты против Савьяно, для которого Север – мафиозный”. Дело происходило в середине ноября 2010 года, где-то через неделю после того, как я рассказывал о проникновении ндрангеты в северные области страны, показывал и комментировал материалы, которые уже четыре месяца находились в общем доступе. Хуже всего слышит тот, подумал я, кто не хочет слушать. Мне казалось, эту пословицу могли припомнить и боссы калабрийцев в качестве очередного подтверждения того, что все идет по плану.

Своим нынешним положением ндрангета обязана не только собственным заслугам, но и чужим промахам. К собственным ее заслугам можно отнести умение обезопасить себя на время роста, так что со стороны процесс будет почти незаметен. Никогда она не покажет всю свою структуру, весь размах своей кроны, а уж тем более не откроет взаимосвязи между периметром своего влияния и глубиной, на которую уходят ее корни. Точь-в-точь как то самое дерево, способное само себя укрыть тенью, ведь ветви его столь раскидистые, что их не объять взглядом. На добрый десяток лет ндрангета даже пропала из виду в Италии. Государство, казалось, одержало победу по всем фронтам: терроризму нанесено поражение, после серии взрывов сломлена сицилийская мафия, manu militari[64] восстановлено господство не только на Сицилии, но и в Кампании, Апулии и Калабрии, запятнавшей себя убийством судьи Антонио Скопеллити, который вел нашумевший процесс против коза ностра. Это громкое убийство тем не менее было воспринято как доказательство подчиненного положения калабрийцев по отношению к сицилийцам – крайне опасное заблуждение. Впрочем, в коллективном сознании ндрангета не имела все еще собственного лица или же ее путали с сардинской бандой. Шайки пастухов затаскивали заложников в горы Аспромонте или на Дженнардженту, обращались с ними хуже, чем со скотом, а когда надо было поторопить с выплатой выкупа, отправляли по почте их отрезанные уши. Кто и был скотами, так это они, создатели дополнительного источника страха в стране, и без того истерзанной в беспокойные семидесятые годы, а удалось им такое лишь благодаря власти, которую они имели над краями, погрязшими в глубочайшей отсталости. Такой вот образ отпечатался в сознании публики, и никакие новые данные не могли его изменить.

И это-то как раз было ндрангете на руку. Новый закон о заморозке средств нейтрализовал сардинцев и, как тогда казалось, калабрийцев тоже. Даже в Реджо-Калабрии мафиози прекратили убивать друг друга, – и воцарившийся повсюду мир казался справедливым и окончательным. На самом же деле в Калабрии воцарилось мафиозное перемирие. Пришло время для смены стратегии, тактического отступления: ндрангета приняла решение отказаться от похищений, оградить себя от кровопотерь в междоусобных войнах и не давать больше коза ностра втягивать себя в безнадежное противостояние с государством. Дерево прорастало уже долгое время, и теперь для его цветения необходима была тишина: его корни все глубже вгрызались в землю Калабрии благодаря общественным работам вроде строительства автострады между Салерно и Реджо-Калабрией, а крона – разрасталась вширь, проникая во всемирный оборот наркотиков, преимущественно в торговлю кокаином.

Это дерево, которое с далекого прошлого олицетворяло как отдельные ндрины[65], так и все Почтенное общество (как еще называют мафию) в целом, стало ответом на все возрастающую потребность в сплоченности и координации усилий. Его символический смысл члены кланов передавали друг другу уже почти век – от отца к сыну, от старого босса к новоиспеченному мафиозо. “Ствол представляет главу клана. Толстые ветви – счетовода и поденного мастера[66]. Ветки – каморристов по крови или по закону. Тонкие веточки – рядовых бойцов, их еще называют пиччоти или пунтайоли. Цветы – молодежь, принадлежащую к Почтенному обществу по праву рождения. А опавшая листва представляет всяческую падаль и предателей ндрангеты, которым остается только гнить у подножия древа науки”, – так говорится в кодексе, найденном в 1927 году в Джойоза-Ионике. По мере распространения этой формулы из уст в уста рождались разные ее вариации, но смысл остался неизменным. Главы семейств – это основание ствола или же сам ствол, а дальше иерархическая структура разветвляется, оканчиваясь самыми тонкими и слабыми побегами.

Боссам наиболее влиятельных семейств оставалось только применить на практике уже существующую модель. Ндрангета становится сугубо иерархической организацией. Но не потому, что скопировала “купол” коза ностра, – это заблуждение распространилось после того, как в 2010 году подтвердилось существование босса, избранного в обители Польси. Если структуру сицилийцев можно представить в виде пирамиды, то из калабрийского дерева при некотором геометрическом упрощении можно получить ровно противоположную фигуру – направленный острием вниз треугольник или же букву “V”, линии которой способны удлиняться и расходиться в стороны до бесконечности.

И как раз это-то и происходило. В течение десяти долгих лет. В Италии распались Социалистическая и Христианско-демократическая партии, сменили друг друга девять правительств, как левых, так и правых, провозглашающих многопартийность и ответственность перед страной, от Берлускони до “Оливкового дерева”[67] – растения куда более хрупкого, чем древо ндрангеты. А тем временем в Колумбии был убит Пабло Эскобар, и калабрийцы переманили своих посредников на сторону Кали. Потом распался и картель Кали, и вести дела пришлось с теми, кто остался на сцене или пришел им на смену. Теперь было ясно: ничто не остается неизменным, кроме их Почтенного общества, и вечно приносить плоды способно только их дерево, мифологическое и реальное. Италии пришлось вспомнить о ндрангете в 2005 году, когда в Локри убили вице-председателя Областного совета Франческо Фортуньо и впервые местная молодежь дружно призвала: “Убейте нас всех!”2 Шок, впрочем, прошел довольно быстро, как это часто бывает после очередного происшествия на итальянском Юге – все они воспринимаются как проявления некой эндемической проблемы, которая поражает лишь откровенно безнадежные районы и даже близко не касается остальной страны.