Кажется, она все-таки уснула, потому что вдруг почувствовала, что в комнате не одна, но не слышала, чтобы кто-нибудь входил. Чижик, наверное. Никого другого Катерина Петровна к ней не пустила бы.

Ольга повертела под подушкой головой, вытирая о простыню мокрое лицо, и вынырнула на свет божий. В кресле рядом с диваном сидел Игорь Дмитриевич и смотрел на нее. Очень печально смотрел, как показалось Ольге.

— Ты опять плакала. Почему ты плакала? У тебя болит что-нибудь?

— Ничего не болит, — сипло отозвалась Ольга и закашлялась. — И я не плакала. Я никогда не плачу.

— Да, я знаю. — Игорь Дмитриевич вздохнул. — Ты никогда не плачешь и никогда не болеешь.

— Никогда, — подтвердила Ольга хмуро. — Во всяком случае, раньше никогда не болела. Что ногу ломала — это ведь не считается, это с каждым может случиться. А сейчас это просто недоразумение. Ерунда какая-то, не понимаю, с чего Катерине Петровне вздумалось меня от людей изолировать.

Игорь Дмитриевич опять вздохнул, поднялся и пересел к ней на диван. Ольга сжалась, невольно отодвинулась, и на его лице мелькнуло какое-то странное выражение — не то обида, не то неудовольствие, не то печаль.

— Только не говори, что ты меня боишься. — Игорь Дмитриевич наклонился ниже, положил ладонь ей на лоб и близко заглянул в глаза. — Как мы уже выяснили, ты вообще ничего не боишься — ни ноги ломать, ни в воду прыгать… Даже если не умеешь плавать. Даже если в воде такие страшные зубастые звери, как бедная старушка Дафна…

Ольга вспомнила свой позор с несостоявшимся спасением утопающих и даже зажмурилась от стыда.

— Перестань. — Он осторожно погладил ее влажную щеку, висок, волосы, а потом он вдруг слегка дернул ее за ухо. — Перестань, Оленька… Ну что ты как маленькая… буквально. Знаешь, что я думаю?

Ольга открыла глаза и встретилась с его задумчивым взглядом. Он улыбнулся, опять положил ладонь на ее лоб и убежденно сказал:

— Ты — совершенно героическая личность, вот что я думаю. Даже Пашка сказал, ни за что в море не сиганул бы, если бы плавать не умел. А он у нас вообще бесстрашный рыцарь. Что уж обо мне говорить. Я и в лужу бы не полез, если бы плавать не умел.

— Глупости какие. — Ольга попробовала вывернуться из-под его прохладной руки, но Игорь обхватил ее лицо уже обеими руками, не давая отвернуться. Ольга слегка запаниковала и быстро спросила: — Даже ради Чижика не полезли бы? Так не бывает.

— Ну… некорректная постановка вопроса. — Игорь неожиданно для себя смутился, убрал руки и даже отвернулся. — Ради Чижика я… В общем, я имел в виду, что ради чужих людей никто бы ничего подобного… — Он вдруг опять запнулся, быстро глянул на нее и испуганно произнес: — Оленька, я чушь какую-то говорю, ты не обращай внимания! Конечно, ты Аньке не чужая, и Анька тебе… Я совсем другое сказать хотел!

— Я понимаю. — Ольга не смотрела на него. — Я все понимаю, Игорь Дмитриевич, не беспокойтесь.

— Нет, ты, наверное, не понимаешь. — Он отвернулся, помолчал и выдавил напряженным, чужим голосом: — Наталья… ну, моя бывшая жена… она бы ради Чижика и в лужу не шагнула. Чтобы туфли не испачкать.

Ольга ему не поверила, но возражать не стала. Если мужик что в голову взял, это потом и колом не выбьешь. Мужик всегда все лучше всех знает и лучше всех во всем разбирается. А если и не разбирается — все равно во всем прав потому, что мужик. Молчание становилось тяжелым, и Ольга от неловкости спросила:

— А бедная старушка Дафна — кто?

Игорь Дмитриевич повернулся к ней и заулыбался облегченно:

— Дафна — та самая дельфиниха, которая тебя из воды вытолкнула. Самая умная во всем дельфинарии. Этери даже считает, что Дафна умнее очень многих людей. И характер у нее замечательный — такая веселая, и добродушная, и игривая, как котенок… Ты ее испугалась, да? Признайся.

— Да, — призналась Ольга. — Ну и что? Они все такие большие, и зубы как у крокодилов… Мало ли что…

— Не обманывай. — Игорь Дмитриевич погладил ее по голове и вздохнул. — Ничего ты не испугалась, ты вообще ничего не боишься. Завтра в Геленджик поедем, там платный дельфинарий есть, для туристов. Посмотришь, сколько народу с дельфинами хотят поиграть и даже деньги за это платят. И никто не боится, даже совсем маленькие дети. Поедем?

— Поедем, — рассеянно согласилась Ольга. Чего ж не поехать… Ведь не будут же ее заставлять играть с дельфинами в этом их платном дельфинарии? — Только я думаю, Катерина Петровна меня не пустит, если температура не упадет.

— Упадет, — успокоил ее Игорь Дмитриевич. — Это не простуда, это шок. Поспишь — и все пройдет.

Он наклонился, взялся за подушку, собираясь поправить ее, и вдруг замер, изумленно подняв брови и открыв рот.

— Что это? — Игорь Дмитриевич вынул руку из-под подушки и выпрямился. В руке тускло блеснул кинжал в чеканных серебряных ножнах. — Это что ж такое, а? Ты что — всегда оружие в постели хранишь?

И он стал хохотать. Смеялся и смеялся, и никак не останавливался, а потом вынул кинжал из ножен, увидел тонкое деревянное лезвие и захохотал еще сильнее.

Ольга сжимала зубы, хмурила брови, морщила нос, но ничего не помогало, и она тоже засмеялась.

— Это Павел подарил, — смущенно призналась она. — Нож для разрезания бумаги. Я увидела, сказала, что очень красивый, а он сразу подарил. Говорит — такой закон. Так неловко получилось…

Игорь Дмитриевич перестал смеяться, вложил деревянный кинжал в роскошные серебряные ножны, сунул ей под подушку и опять низко склонился к ней.

— Оленька, а что-нибудь мое тебе нравится? — очень серьезно спросил он, глядя ей в глаза.

Ольга опять запаниковала и, наверное, от этого ляпнула не подумав:

— Конечно. Мне все нравится, абсолютно все. Только…

— Хорошо, — перебил ее Игорь Дмитриевич решительно. — Очень хорошо. Я на это надеялся… Все твое. Дарю.

— В каком смысле? — испугалась Ольга. — Мне ничего не надо… Я же совсем не поэтому сказала!

— Поздно, — еще решительнее перебил Игорь Дмитриевич. — Такой закон. Спроси у Пашки, если мне не веришь. Все, что нравится, — положено дарить. Оленька, я что-то не понял: а я-то тебе нравлюсь?

Ой, ну вот зачем он так шутит? То есть нет, не похоже, что шутит, но это еще хуже… В любом случае она не умеет вести легкий разговор в таком ключе. Она вообще не умеет вести легкие разговоры. Каждый раз ей так безумно неловко, каждый раз она так теряется, будто оказалась на сцене в разгар незнакомой пьесы, а роли своей не знает, а софиты в глаза, а темная яма зрительного зала насмешливо и ожидающе молчит, а поджилки трясутся, а плакать — это уже и вовсе позор… Ольга зажмурилась и, не выдержав, всхлипнула.

— Понял: я тебе не нравлюсь, — очень ненатуральным веселым тоном произнес Игорь Дмитриевич и поднялся. — Но из милосердия ты не хочешь обидеть меня честным ответом. Или наоборот? Может, ты боишься сказать, что я тебе нравлюсь, потому что не можешь принять такой дорогой подарок? Так не бойся, для меня это пустяк… Самое дорогое, что у меня есть, — это Анна. Оленька, тебе Анна нравится?