«… Ротой юнкеров занять здание Таврического дворца, арестовать весь “совдеп” и немедленно судить всех его членов военно-полевым судом, как агентов вражеской страны… Приговор суда необходимо привести в исполнение тут же на месте, – развивает Семенов свою мысль, отнюдь не оставляя сомнений, каким должен был быть ожидаемый приговор, – чтобы не дать опомниться революционному гарнизону столицы и поставить его перед совершившимся фактом уничтожения совдепа». Помимо потенциального противника, поставить перед фактом планировалось и потенциального союзника – переворот мыслился в пользу Верховного Главнокомандующего генерала А.А.Брусилова (Алексеев был отстранен от должности Временным Правительством), к которому следовало немедленно по ликвидации «верховного революционного органа» обратиться с предложением диктаторских полномочий, чтобы генералу пришлось «по долгу Верховного Главнокомандующего или принять его (предложение. – А.К.), или расписаться в собственной несостоятельности». В конечном счете, по мнению есаула, именно неудачная кандидатура диктатора и провалила всю затею, поскольку вопреки семеновским планам Брусилова известили о перевороте заранее, а тот не решился на волевые действия.

Но почему же вообще заговорщики, серьезные или несерьезные, стояли перед вопросом о кандидатуре будущего диктатора, если устранение дезорганизующей силы в лице Совдепа, казалось бы, должно было тем самым автоматически укрепить позиции уже реально существующего Временного Правительства? Ответ дать, кажется, возможно, несмотря на некоторую путаницу, окружающую обычно семеновский проект.

Враги Семенова, да и он сам впоследствии подчеркивали, что главной целью планировавшегося есаулом переворота была ликвидация главы большевиков – бывшего адвоката В.И.Ульянова (он же «Ленин»). Однако после стрельбы на петроградских улицах, когда даже Временное Правительство, казалось, поняло всю опасность радикальных революционных течений, был выписан ордер на арест Ленина, и, таким образом, его задержание в июле 1917 года было бы само по себе не переворотом и не выступлением против «Петросовета», а выполнением официального постановления законных органов юстиции. Очевидно также, что в период кратковременного пребывания Семенова в Петрограде вождь экстремистов не мог иметь никакого отношения к легальному и лояльному Совдепу: ведь лидеры Петросовета отнюдь не желали верховной государственной власти и неизбежно связанной с нею ответственности. Советские структуры в тот момент вряд ли были слишком серьезными «нарушителями спокойствия» и даже представляли собою силу, если угодно, государственническую (конечно, лишь в том смысле, в каком вообще можно было говорить о государственности в стремительно разваливающейся России). Поэтому удар по Петросовету в середине июля 1917 года был бы фактически ударом по Временному Правительству.

Понимал ли это есаул Семенов? Похоже, что да. В написанных двадцать лет спустя мемуарах он откровенно расставит точки над i, говоря о намерении, «если потребуется, арестовать Временное правительство». В значительной степени именно поэтому замыслы переворота ни во что не вылились, а неплохо владевший собою и скрытный есаул покинул Петроград в конце второй декады июля, отправившись в родное Забайкалье. Разочаровавшись в Брусилове, энергичный и предприимчивый Семенов все же вряд ли разочаровался в самой идее военной диктатуры и, похоже, уже тогда задумывался о кандидатуре Колчака (тем более, что в столице есаул останавливался у своего знакомого – лейтенанта флота В.В.Ульриха, и в их разговорах наверняка не раз звучало имя прославленного адмирала).

Прежде чем продолжить рассказ, остановимся, чтобы задуматься: а не стоял ли кто-либо за спиною Семенова, из какой «школы» вышел предприимчивый офицер и руководствовался ли он исключительно собственным патриотизмом, или идея военного переворота отвечала чьему-либо более влиятельному в армии мнению?

Кажется, ответ на этот вопрос существует: более полутора лет одним из начальников Семенова был никто иной, как упоминавшийся уже на этих страницах Крымов. Он мог держать в памяти молодого офицера, отличавшегося личной храбростью, умом, сообразительностью, способностью хранить в тайне свои мысли и чувства, а также, по характеристике его бывшего командира полка барона П.Н.Врангеля, умением «быть весьма популярным среди казаков и офицеров». Да и характер несостоявшегося «семеновского переворота» кажется нам вполне «крымовским», – вспомним весеннее предложение генерала «расчистить Петроград одной дивизией»! В конце 1916 года Семенов переводился на Кавказский фронт, но уже в мае 1917-го вернулся к своему прежнему месту службы… и если Крымов счел есаула заслуживавшим доверия, то при командировке в столицу последний мог узнать много интересного и даже получить определенные инструкции.

Мы помним о том, что генерал был одним из тех, кто в первые недели революции рассматривал вопрос вооруженного противодействия охватывавшей страну смуте; помним и об «офицерской организации» Крымова. Отметим также, что в эти месяцы Крымов приходит к «полному отрицанию возможности достигнуть благоприятных результатов путем сговора с Керенским и его единомышленниками»: «В их искренность и в возможность их “обращения” он совершенно не верил». Позже Деникин сравнит его с мечом, который «хотел разить, утратив веру в целебность напрасных словопрений и исходя из взгляда, что страна подходит к роковому пределу и что поэтому приемлемо всякое, самое рискованное средство…»

Почему на все это стоит обратить внимание? Оговорившись, что даже принадлежность есаула Семенова к крымовской «организации» или «военному центру» остается предположительной, а указаний на какой-либо интерес генерала к личности Колчака нет никаких, нельзя в то же время не отметить: позиция (и даже эмоции!) Крымова весьма напоминает позицию Александра Васильевича после севастопольского краха его надежд и трудов. «В Петрограде, – рассказывает Смирнов, – возник ряд патриотических организаций, которые подготовлялись к подавлению большевистских организаций силой оружия и к устранению из состава правительства “друзей большевиков”. Эти организации пригласили Колчака объединить их деятельность и стать во главе движения. Колчак согласился. Началась работа в этом направлении. Колчак решил остаться в России…»

Впрочем, серьезности тех сил и средств, которые мог сосредоточить в своих руках опальный адмирал, отнюдь не следует преувеличивать. Если Крымов собирался опереться на подчиненные ему войска, то Александр Васильевич был по сути дела лишен непосредственных контактов даже с моряками, а «организации», выдвигавшие его на первые роли, похоже, были в действительности лишь группами энтузиастов, вряд ли способными реализовать свои намерения. «… Я не избег общей участи и состоял в рядах “тайной” офицерской организации, коим в те дни в Петербурге имя было легион», – напишет впоследствии один из участников Белого движения даже о весне 1918 года, когда уже была создана и активно действовала ВЧК; и его слова, так же как и его ирония, еще в большей степени приложимы к безалаберному лету 1917-го.

Рассказ об одной из таких «организаций», якобы связанных с адмиралом Колчаком, исходит от довольно анекдотической личности – П.Р.Бермондта, на пике своей политической карьеры (осенью 1919 года) именовавшего себя «полковником князем Аваловым», а впоследствии «принявшего» от своих же подчиненных и генеральский чин. В мемуарах Бермондт описывает свое знакомство с Александром Васильевичем, правда, безбожно путаясь в датах и даже месяцах: «Я с удовольствием узнал… что Его Превосходительство, получив известия о моей деятельности (сущность которой нигде не раскрывается. – А.К.), выразил желание поговорить со мною и предложить работать вместе». Последующее изложение несколько удивляет повышенным вниманием к деталям в сочетании с бессодержательностью, когда пытаешься понять смысл беседы: