«Блин! Они что же, еще и евгеникой балуются? Выращивают людей с заранее рассчитанными способностями? Двенадцатый век. Охренетъ! Вот почему про Юлъкиного отца ничего не известно – специально „производителя“ подбирали, где же это, интересно, генеалогические таблицы ведут, в каком исследовательском центре?»

– Юль, а я тебе подарок принес. – Мишка решил сменить тему разговора. – Ты только не подумай, что откупаюсь. Я твой должник до конца жизни, просто хотел тебе приятное сделать.

– Ах! Мама, ты глянь!

«Прав был дед Корней, девка, она и есть девка, хоть и „селекционного производства“. Все неприятности мгновенно забыты, ступка с лекарством – тоже, все внимание на собственное отражение в полированном кружочке серебра».

– А не слишком ли дорогой подарок, Миня?

– Не дороже жизни, тетя Настена!

– Так, значит, думаешь? И насчет долга до конца жизни не для красного словца ляпнул?

– Не веришь? Возьми с меня клятву или зарок наложи.

– Не нужно, ты сам себе зарок. – Настена поколебалась, о чем-то раздумывая. – Ну, если такое дело, садись, разговор к тебе есть.

Юлька тут же встрепенулась:

– Мама, не надо!

– Молчи! Смотри и слушай внимательно, вникай, как тебя Нинея учила. Не каждый день увидишь, как из мальчишки мужчина проклевывается!

– Мама! Рано ему еще! Не надо!

– А тебе не рано было? О чем мы с тобой с утра сегодня талдычим? Тебе не рано, а ему рано?

«Ой, о чем это они? Вроде бы не про секс… А как еще из меня мужчину сделать можно? Какой-нибудь обряд языческий? Чего Юлька испугалась? И почему я – сам себе зарок? Блин! Ну что же это я все время во что-то влипаю?»

– Михайла, – спросила Настена – ты когда в Ратное вернулся?

– Вчера, с отцом Михаилом.

– Так он что, живой?

Лекарка даже не скрывала удивления, видимо, ожидала, что отец Михаил живым из Нинеиной веси не выберется.

– Да, живой, а что?

– Ну видишь, мама? – тут же воспользовалась паузой Юлька. – Не надо, есть еще время!

Настена отрицательно покачала головой:

– Уже начали, отменять не будем.

Внимательно глядя на дочь, Настена негромко, но очень раздельно произнесла:

– Сосредоточься, ты Михаилу чувствовать уже научилась, сейчас будешь мне говорить: когда он точно вспоминает, когда – нет. Слушай внимательно, ищи объяснения – наши, лекарские, которых Михайла не знает.

Настена еще немного поглядела на Юльку, словно убеждаясь в том, что та настроилась должным образом, Потом повернулась к Мишке:

– Поп с Нинеей встречался?

– Да, она его чуть не убила.

– Как он спасся? Знаешь?

– Мне показалось, что это я помешал. Нет, не показалось, Нинея потом сама сказала, что я вовремя встрял.

– Рассказывай подробно, Юля, внемли, у него пока еще воспоминания свежие, потом потускнеют, ничего не поймешь!

Мишка прикрыл глаза, стараясь восстановить не только зрительные образы, но и воспоминания об ощущениях и чувствах, хотелось помочь Юльке, да и самому было интересно. Начал медленно говорить:

– Они встали друг против друга, Нинея рукой вот так сделала… А он за крест взялся…

– Что ты почувствовал? Ведь почувствовал же?

– Это словами не объяснить.

– Говори, как получится, Юлька поймет.

– В общем, вместо двух человек как бы один сделался, и это была Нинея… почти. От отца Михаила мало оставалось, но оставалось, я точно знаю. А Нинея что-то приказывала, но не словами, а как-то так, ну как своим телом управляешь.

– Юля?

– Да, мам. Так и было – она повелевала, добивалась полного подчинения, но он чем-то мешал.

– Миня, что он делал?

– Молитвы читал, сначала вслух, потом уже не мог губами шевелить и читал про себя.

– Юля?

– Да, тело ему уже не подчинялось.

– Какие молитвы он читал, помнишь?

– Не слышно было, но, по-моему, «Символ Веры».

– Какие там слова?

– «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым.

И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша».

– Хватит! – прервала Юлька. – Мама, не чувствует он ничего, для него это только слова, а поп этим спасался. Наверно, дело не в словах, а в вере.

– А я тебе что говорю все время? Дураки заклинания заучивают, и ничего не выходит, потому что дело не в словах! Надо всего себя в нужное состояние привести, хотя бы как этот поп. Для него каждое слово – не только звук, но и образ, чувство, ощущение. Он весь меняется, когда свои заклинания произносит, другим становится: сильнее, умнее, прозорливее. Ему такое открывается, о чем в другое время он и помыслить не мог, и в себе открывается, и в окружающем мире.

А так, вон Минька: пробубнил по заученному, и ни уму – ни сердцу. Надумал бы спасаться такой молитвой, и не вышло б ничего. Потому тебе и говорю все время: наговор лечебный, сам по себе, ничего не лечит. Надо, чтобы больной в него поверил всем своим существом, а для этого в наговор лекарь верить должен. И неважно, какие слова ты говоришь, лишь бы они на тебя и на больного нужное действие оказали.

– О чем задумался, Миня? – переключила свое внимание на Мишку Настена.

– А что это вы делаете?

– Потерпи, Миня, все поймешь. Юля! Отдохнула? Давай дальше. Подчинила Нинея попа, а дальше?

– А дальше я как-то у них третьим оказался и все Нинее испортил.

– Сам-то понял, как это у тебя вышло?

– Кажется, понял. Они друг друга ненавидели и презирали, а я их обоих любил, ну так на так и вышло – все рассыпалось.

– Юля?

– Все так.

– Нет, не так! Чувства правильные, а слова нет!

– Какие слова?

– «Ненавидели и презирали». Ненавидят только того, кого боятся! А того, кого боятся, не презирают. Понятно?

– Это Нинея-то боялась? Да если б не Минька, она его бы… Ой, мама, страшно-то как!

– Ну, поняла наконец?

– Это же не для лечения, это для убийства… Вот змея, чему же она меня научила?

– Вижу, что не поняла. Это не для лечения и не для убийства. Это для полного подчинения. А с тем, кого ты под себя подмяла полностью, ты можешь делать все, что захочешь: вылечить, убить, сделать рабом, заставить других убивать – все, что захочешь!