— Ты куда это в таком платье, доченька? — спросила мама, когда Айше снова разделась и оделась в музее собственного детства.

— Я же тебе вчера сказала, — ответила Айше, надевая туфли.

— А ты была здесь вчера? — Айше заметила, как Фатма Эркоч бросила взгляд на заботливую дочь Гюнес, и та кивнула. — Ах да, разумеется. Милое платье. Новое?

— Мы ужинаем на Принцевых островах с человеком по имени Ферид Адаташ. Он финансист. Мультимиллионер. Как я тебе?

— Для мультимиллионера пойдет, — сказала Фатма.

Айше легонько поцеловала мать в губы, оставляя след помады толщиной в одну молекулу.

— Ох, милая, туфли не годятся! — прокричала мать вслед уходящей дочери. — Порядочные женщины не носят красное.

Красные туфли. Человек по прозвищу Красный. Ты его не пропустишь, сказала Сельма Озгюн. Красный рыбак, эксперт по Медовому кадавру, одет с ног до головы в красное: красная с золотым бейсболка с эмблемой «Галатасарая», красная куртка на молнии, застегнутая наглухо, несмотря на жару, красные спортивные штаны, мешком висящие на заднице и на коленках. Вот только обувь подвела: подделка под знаменитые кеды «конверсы» в традиционном для них синем цвете. Ага, красные такие не достал, думает Айше. Красный прислоняется к ограде моста со стороны Эминеню с сигаретой в руке, лицом к морю, взгляд его при этом скользил вдоль удочки, устремляясь туда, где Золотой Рог сообщается с Босфором, за Азией. В ведерке пусто. Да там и не должно ничего быть. Айше удивляется, как это, проходя столько раз по мосту Галата, она не обратила внимания на рыбака в красном, столь яркого среди коллег в одежде мрачных старческих цветов. Сколько раз она пробегала здесь в спешке, даже не поднимая головы? Это магия красного. Видишь цвет, но не замечаешь человека.

Айше находит место рядом с рыбаком. Ароматы жареной рыбы поднимаются из ресторанов внизу.[73]

— Клюет? — спрашивает Айше.

— Нет. Все дело в погоде. Рыба торчит внизу, где темно и холодно. Умно с ее стороны.

Айше невольно задается вопросом, а что, если причина того, что у Красного не клюет, и все ведерки, выставленные в ряд другими рыбаками, пусты, в том, что всю рыбу выловили тут давным-давно? Поколения рыбаков на Галате, наверное, много лет назад уже вытянули по кусочку все легендарное золото Византии, которое затопили в бухте Золотой Рог, чтобы оно не досталось турецким завоевателям. Рыбак — уважаемая профессия в Стамбуле, многие проводят с удочкой всю свою жизнь.

— Сельма Озгюн передавала вам привет.

— И как наша отважная Сельма?

— Работает на правительство.

— Надеюсь, они ей за это хорошо платят.

— Это правительственная научная комиссия.

Красный сдерживает улыбку. У него худое лицо, потемневшее от непогоды, и небритый подбородок. Пальцы пожелтели от сигарет, которые в итоге он так и не выкуривает.

Айше говорит:

— А я…

— Айше Эркоч.

— Разве мы… — Айше пытается представить его выбритым, в костюме, надушенным одеколоном и обходительным.

— Нет, я бы запомнил. Это маленький город. Все мы живем в маленьких городах.

— Сельма сказала, что у вас можно спросить про хаджи Ферхата.

Красный хлопает по плечу рыбака рядом и показывает вниз. Тот кладет газетку на табуретку Красного и передвигает коробки со снастями. За территорию у ограждения яростно соперничают и занимают ее по времени. Как только Красный проходит мимо гигантского турецкого флага, который перед лестницей в конце пирса, Айше понимает, почему никогда не замечала его в бухте. Человек с флагом рядом с красным флагом. Он прячется, оставаясь на виду. Красный делает жест хозяину первого из ресторанчиков, тот щелкает пальцами, и юные официанты ставят на улице стол и два стула.

— Это самые ужасные рестораны во всем Стамбуле, — говорит Красный. — Цены кусаются, рыба мерзкая, кофе тошнотворный, но зато я могу следить за поплавком. — Он кивает на поплавки, которые скидывают в воду со второго этажа прямо у ресторана. Айше становится интересно, как он узнает свой поплавок среди сотен других. Видимо, это часть легенды. Им приносят кофе, воду и жареные фисташки. Рядом с водой, в тени моста можно передохнуть от жары. На водной глади закручиваются прохладные водовороты.

— Прежде чем я скажу вам хоть что-то о Медовом кадавре из Искендеруна, я должен попросить вас взглянуть на меня. Что вы видите? Видите ли вы человека, окончившего университет с красным дипломом? Лучшего в своем потоке? Видите ли подающего большие надежды историка, журналиста, готового поведать о секретных радостях стамбульской жизни? Нет, вы видите бродягу, который в любую погоду торчит с удочкой в руках, с лицом помятым, как портфель у начинающего школьного учителя, призрака моста Галата. Вы видите потраченную впустую жизнь. Это лицо и эта жизнь принадлежат человеку, который охотился за Медовым кадавром из Искендеруна. Не позволяйте аромату меда одурманить себя.

Слишком поздно, думает Айше. Сельма Озгюн уже капнула этого самого меда мне на язык.

— Это не для меня, а для клиента.

— Он вам заплатил?

— Аванс.

— Ну раз он хочет посмотреть, как его деньги бросают по ветру чайкам…

— Моих клиентов это обычно мало волнует.

— Ладно. Но помните, что вы потратите зря свое время, деньги и счастье на Медового кадавра. Раз Сельма прислала вас ко мне, значит, она рассказала вам основное: Ферхаты, проклятие и Волосатый человек из Каппадокии. После этого истории расходятся, превращаясь в теории. Я не верю в теории. Это ненадежный фундамент для веры.

Красный зажигает сигаретку, он машет ею, как дирижерской палочкой, отбивая ритм слов.

— Теории о том, что же случилось дальше с Медовым кадавром, можно разделить на три основных категории, по географическому признаку, то есть в зависимости от того, где потом оказалась мумия. Итак, мы имеем три школы: северную, восточную и западную. Последователи северной школы утверждают, что хаджи Ферхата перевезли в Трабзон на побережье Черного моря, а оттуда в Крым и в летний дворец Путятиных, князей, которые восходят к Рюриковичам, киевским князьям. Разумеется, согласно этой теории цесаревича лечил вовсе не Распутин, а мед из гроба хаджи Ферхата. Когда Путятины сбежали из России, спасаясь от революции, то прихватили с собой в Стамбул и Медового кадавра. К огромному сожалению, эта теория связана с поисками Анастасии и спекуляциями на тему судьбы цесаревича; если и есть на свете что-то похлеще, чем охота за Медовым кадавром, так это теории касательно судьбы Романовых. Теории. Всегда эти теории.

Красный подается вперед, глядя на свой поплавок, а потом откидывается назад и беззаботно отхлебывает кофе.