Один из моих помощников, почти невидимая тень, вырос у меня на пути, я оттолкнул его. Какое-то мгновение я еще слышал замершую в ужасе тишину, потом за мной сомкнулся занавес, сцена осталась позади. Два техника уставились на меня; за ними с открытым ртом стоял Вельрот – маска безграничного удивления. Вот дверь: я подошел к ней, открыл, вышел куда-то. В пыльное маленькое помещение, а вот еще одна дверь. Я открыл ее, снова вышел куда-то. И оказался на улице.

Так вот как это просто! Я никогда не думал, что можно просто уйти. Во время выступления я всегда был скован происходящим, пригвожден к полукружию сцены. Я чуть ли не ожидал, что двери будут заперты или мрачные стражи мгновенно кинутся на меня и поволокут назад. Но это было не так. Это и в самом деле было просто! Мне вспомнился Хосе Альварес, освобождающийся от оков, – да, сегодня мне удалось что-то подобное. Я перевел дух. Мне казалось, будто я давно сидел в тюрьме и вдруг обнаружил в стене разлом, который не замечал раньше. Я чувствовал безграничное облегчение.

А теперь прочь отсюда! Они будут меня искать, совершенно точно. И я пошел. Только не слишком быстро, чтобы не выделяться в толпе, это мне совсем ни к чему. Я вдруг стал ощущать себя очень легким, очень маленьким и очень подвижным. Как много улиц! Как велик мир, и можно пойти куда угодно…

Или поехать. Мимо проплыло белое такси, я поднял руку, оно остановилось. Водитель потер толстый нос и с любопытством посмотрел на меня:

– Вы случайно не…

– Да, – сказал я, – но вас это не касается. Поезжайте, пожалуйста!

Но куда? Только не домой. Вскоре там соберутся репортеры, беснующаяся публика, любопытствующие, Вельрот… Мне ни с кем не хотелось говорить. Не сегодня. Не сейчас.

– В гостиницу! Самую лучшую, какую вы знаете!

И мы поехали в гостиницу. Была ясная ночь; луна неподвижно висела светлым пятном на черном небе, в тонком кольце светящегося праха. Сверкали рекламные надписи: «„Мэймарт" – для настоящего мужчины». «В пива пене…» А над всем этим мерцала, как сигнал, передаваемый кем-то неведомым кому-то неведомому, вечерняя звезда.

– С телебашни вам бы открылся классный вид, – сказал водитель. – Освещенный город. Очень красиво, правда.

Я не ответил, он обиженно замолчал. Через некоторое время он затормозил у широкого подъезда, отделанного золотом, с двумя служащими в ливреях по бокам.

– Ваш отель, – сказал он. – Подойдет?

Я заплатил, выбрался из машины, вошел. Ко мне, заговорщически улыбаясь, спешил человек в темном костюме. Он узнал меня.

– Номер! – потребовал я. – И позаботьтесь о том, чтобы мне не мешали. На первый взгляд это просто, но вам придется потрудиться…

– Я знаю, – сказал он. – Я смотрел трансляцию вашего выступления по телевизору, вплоть до… ну, до того, как все прервалось. Обрыв связи. Вы оказали нам честь. Не беспокойтесь.

Номер был уютный, светлый, бесконечно чистый и приятный. А кровать очень, очень мягкая. Я улегся на нее – в ботинках, в костюме – и закрыл глаза. Головная боль прошла, я не ощущал ничего, кроме спокойной усталости. И никто не будет мне мешать, ни завтра, ни послезавтра, может быть, даже потом. Может быть, они еще сидят в зале, недоумевают и ждут, что я вернусь? Бедный Вельрот! Как они, должно быть, сейчас неистовствуют; вероятно, я нанес им смертельное оскорбление. Возможно, там, по ту сторону моего роскошного защитного экрана, начались переполох, крики, смятение. Но разве это меня касается?

Впервые в жизни я знал, что делать. Может быть, это окажется нелегко, может быть, будет страшно… Но не сейчас. Не сегодня. В это мгновение все смягчилось, успокоилось, главное я уже преодолел. Наверное, еще никто никогда не решался умереть спокойнее, даже блаженнее. Клянусь тебе: в этот раз мне не потребовались никакие снотворные, никакие порошки, никакие таблетки. Я даже не думал о тебе. Я был весел, почти счастлив.

Вот она. Последняя, двенадцатая глава. Предложение за предложением, слово за словом, буква за буквой я брел к ней, медленным, но размеренным шагом паломника. Я снова (правильнее будет сказать – по-прежнему) там, где я был, начиная первый абзац: на телебашне. В кафе под открытым небом. Почти все столики заняты, до меня то громче, то слабее доносится болтовня и стук чашек. Туристы, люди с камерами, несколько многогодетных семейств. Возвышающиеся над нами официанты пробираются между столиками, не сводя глаз с тяжелых подносов с лимонадом и тортами. И все это на высоте четырехсот метров над древней землей. Голова идет кругом.

Но постепенно к этому привыкаешь. Это проблема, с которой сталкивались все авторы видений рая и путеводителей по аду: со временем все теряет для человека остроту; преисподняя и самые светлые радости постепенно тускнеют. И страх тоже. Вот уже месяц (так долго? Да, так долго) я бываю здесь каждый день. Всегда за одним и тем же столом, на краю обзорной террасы, возле самых перил, над бездной. Вначале было жутко. Я не мог заглянуть вниз, через перила, а чередующиеся приступы подавленности и страха ощущал как легкую лихорадку. Но потом это прошло. И к тому же на удивление быстро.

Неожиданно я обнаружил, что мне никто не мешает. Иногда я ощущал на себе любопытные взгляды, бросаемые украдкой, время от времени кто-то подходил ко мне получить автограф на салфетке или на картонной подставке для пивного стакана, но не более. Кажется, меня начинают забывать. В массовом сознании я уже поблек, память обо мне стерлась; тот факт, что я существую во плоти, – случайность, ошибка. И эту ошибку можно исправить.

Так, медленно свыкаясь с высотой и бездной, я и писал. Эту длинную и путаную ретроспективу моей короткой и путаной жизни. Признаю, пороки моего ремесла присущи и ей тоже. Почти против моей воли она превратилась в маленький сеанс магии; я включил в нее необыкновенные трюки, наплывы, иллюзорные оптические эффекты. Но, как бы то ни было, существует мгновение, когда не дозволены отражения, трюки с двойным дном, превращения и притворство. И оно приближается. Мы, иллюзионисты, боимся истины, но нам от нее не ускользнуть.

Итак, я заканчиваю. Я закрываю архивные дела; когда-нибудь, нескоро, их откроет кто-то, кто превосходит меня. Поклон, никаких аплодисментов, занавес опускается. Хватит об этом!

Нет, еще кое-что осталось. Что-то еще нужно сюда включить, хотя и немногое. Финал последнего акта, последние реплики, уход со сцены.

Итак, я очнулся после долгого, мягкого, по-детски блаженного сна. По стене взбирался лунный свет, подушку под моей щекой пятнал коричневый грим. Я сел и уставился на отражение своего лица в настенном зеркале: оно было искажено и растекалось. Встал, прошел в ванную и смыл с себя грим. Мыло, как можно больше мыла! И вот наконец я чист.

В холле меня уже ждали. Камеры, вспышки, крики: то и дело повторяли мое имя. Я крикнул служащему отеля за стойкой регистрации: «Пришлите мне счет!» – и выбежал на улицу. Они бросились за мной, я прыгнул в такси. Вчерашний водитель поздоровался со мной, – мир мал, жизнь нелепа, ее склонность к симметрии бессмысленна. «Поезжайте!» – приказал я. И он нажал на газ. Сделав несколько крутых виражей и один ловкий разворот, мы оторвались от преследователей.