Она вдруг задрожала плечами, лицом, сильно прижала к губам ладонь, глядя на Анну с ужасом.

— Мам, ну не надо, не плачь! Ну, было и прошло, чего вспоминать-то!

— Да я бы рада забыть, Анечка… Рада бы, да не могу, хоть убей… А еще — этот, который с усами… Он вдруг, знаешь, протягивает мне огромный кусок шоколада — вроде как гостинец. Раньше такой шоколад был — цельными кусками продавался, настоящий, немецкий, трофейный. Его с молоком надо было топить… До сих пор помню его вкус. Помню, а есть его не могу. Даже тошнота накатывает, когда вдруг шоколадом где запахнет…

Прижав руку к горлу, она поморщилась, сглотнула с трудом, будто и впрямь почувствовала запах шоколада. Потом улыбнулась, проговорила виновато:

— Ты прости меня, дочка, что я… Не надо мне было… Знаешь, я ведь никогда никому об этом не рассказывала. Вот, впервые, тебе…

— Понимаю, мам. Значит, ты эту боль чрез всю свою жизнь пронесла…

— Да, через всю жизнь. Так и не смогла от нее уйти, как ни старалась. Всегда она во мне была. Ну, а когда тебя родила… Ох, не знаю даже, как тебе объяснить…

— Да чего тут объяснять, мам, и без того все понятно. Ты решила, что твой ребенок должен получить двойную порцию любви, так ведь? И ту, которую ты от своей мамы не получила?

— Да ничего такого я не решала, Анечка. Оно само собой как-то… Прости меня, если что не так делаю, дочка. Я думала, лишней любви не бывает…

— Нет, это ты меня прости, мам! Прости… Я же не знала… Я вообще глупая была, не понимала ничего… Давно надо было вот так сесть, поговорить! Что же мы все такие железобетонные в своей цикличности, мам? Хотим отдать детям все самое хорошее, а получается… Ерунда какая-то получается…

Она вздохнула прерывисто, изо всех сил стараясь не расплакаться. Потянулась, пытаясь накрыть ладонями сухие мамины ладошки, аккуратно расположившиеся около пустого стакана. Но дрогнула рука, и стакан опрокинулся, подкатился к краю стола, разлетелся со звоном на мелкие осколки. Они ойкнули в унисон, пугливо поджав ноги под стулья, переглянулись.

— На счастье, мам! Пусть будет — на счастье!

— На твое счастье, доченька! В твоем доме стакан разбился! Пусть все у тебя будет хорошо… И с детьми, и с работой, и с личной жизнью… Ты ведь молодая еще, все у тебя будет…

Она лишь вздохнула, улыбнувшись. Потом подумалось вдруг — сказать, не сказать? Нет, не сейчас, наверное. Не та минута… Да и зачем такое — на ночь? Может, завтра… Или вообще — в воскресенье…

Утро пятницы началось с бытовой суматохи — у соседей с верхнего этажа прорвало трубу. Ржавые водяные пятна на потолке и в углах кухни увеличивались в размерах с каждой секундой, и они вдвоем с соседкой изнервничались в ожидании прихода сантехника. Бродили из квартиры в квартиру, как неприкаянные, звонили через каждые пятнадцать минут в жилконтору, дико изумляясь на спокойный ответ диспетчера — ждите, придет… Наконец, появился бравый парняга, перекрыл воду по всему стояку. И ушел. А когда вернется, чтобы прорыв заделать, не сказал. Новая беда — без холодной воды остались…

— Вот оно, мое счастье, мам! Не зря вчера посуда билась! — нервно посмеялась она, выливая в чайник остатки чистой воды из пятилитровой бутыли. — Надо срочный заказ делать, чтобы еще воды привезли! Вообще-то ее раз в неделю привозят… Да, кстати, не забудь, мам… Чистую воду привозят по понедельникам, надо всегда около семи часов дома быть… Если куда-то уходить будешь, не забудь Антону напомнить…

И осеклась от ее чуткого внимательного взгляда. Неловко пожала плечами, свернула разговор в другую сторону. Но осадок от взгляда остался — нет, вовсе не вызывающий прежнего раздражения, скорее наоборот, грустный осадок. Наверняка мама уже догадалась — что-то с ее дочкой не так, просто спрашивать боится, вчерашнее хрупкое понимание спугнуть…

Вдруг мелькнула в голове мысль — а может, позвать ее в кафе? Но тут же она эту мысль и отвергла — не надо, зачем вытаскивать на свет болезненные ассоциации… Мать-то ее тоже романсы пела… Нет, не надо. Лучше она ей вечером про Ивана расскажет. Хотя… И про Ивана тоже не надо. Что она может про него рассказать? Кто он ей? Получается — никто… Был Иван, и нет Ивана. И до субботнего вечера еще так далеко — целые сутки… Еще вечер пятницы, еще утро субботы, еще день субботы. Ох, как долго…

Так. Так! Что это за мысли такие, томительно ожидающие? Ну, наступит субботний вечер в кафе, никуда не денется. А дальше-то что? А дальше — вечер последний, воскресный? Здравствуй и прощай, называется? Нет уж, возьми себя в руки, Анька, тряпка. Эка, раскиселилась ожиданием. И не вздумай…

Казалось бы, и впрямь уговорила себя. Еще и соломки подбросила — может, он и забыл и про кафе, и про субботу! Мало ли, как дела повернулись? Тем более, как Филимонова утверждает, все столики до воскресенья еще со среды расписаны… Не будет же она у нее спрашивать, делал ли заказ на субботнее место клиент по имени Иван! Она ведь даже фамилии его не знает! То-то Катька повеселится от ее вопроса…

Как бы то ни было, а долгожданная суббота пришла. С утра мама затеяла пироги печь — запах по всей квартире пошел сытный, умиротворяющий. Часам к двенадцати заскочила Лерка, обнялась-расцеловалась с бабушкой, умчалась по своим делам. А она все ходила из угла в угол, как неприкаянная, все на часы поглядывала…

— Я смотрю, ты чего-то не в себе, Анечка? — осторожно спросила мама, — ждешь кого, что ли?

— Нет… Никого не жду.

— Может, съешь пирожка?

— Нет, мам, не хочу, спасибо.

— Ну ладно, как хочешь.

Выглянул из комнаты Антон с прижатым к уху мобильником, быстро проговорил кому-то — погоди минутку, я сейчас… Отставил руку с мобильником в сторону:

— Бабуль, да не уговаривай ее, нам больше достанется!

И подмигнул ей заговорщицки. Губы сами собой расползлись в улыбке — ох, как дорого это подмигивание стоит! Подошла, ткнулась ему носом в плечо, всхлипнула…

— Чего это вы? — удивленно уставилась на них мама.

— Да все нормально, бабуль. Просто мама немного расчувствовалась, понимаешь? Любит она меня, эгоиста несчастного.

— Антон!

— Ну все, все, мам, не буду…

— Я и правда очень тебя люблю, сынок.

— И я тебя…

Отошли друг от друга, немного смущенные. Антон вновь приложил к уху мобильник, заговорил быстро:

— Ну все, значит, договорились. Я уже выхожу, на углу около универсама встретимся. Пока…

— Погоди, сынок… — произнесла она быстрым шепотом, указывая на мобильник. — Это ведь Ира Петренко, да?

— Ну да…

— Дай-ка я с ней поговорю.

— Мам…

— Да не бойся ты, не укушу я твою Иру! Ну, дай!

Почти выхватила у него из ладони мобильник, произнесла весело:

— Здравствуй, Ира, это мама Антона с тобой говорит!