Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не только в проникновении в советскую разведку и контрразведку заинтересованы руководящие умы ЦРУ. Подрыв и компрометация спецслужб, особенно КГБ СССР, – такова конечная цель американских властных органов в новом «крестовом походе» на Советский Союз. Одна из форм компрометации – широкие пропагандистские кампании и политические спекуляции на темы «советского шпионажа», «репрессий КГБ», «преследований борцов за права человека». Так сказать, «локальные», но не менее броские сюжеты – «облучение посольства США в Москве», «применение вредных химических веществ против американских дипломатов», «изощренная советская техника подслушивания в американском посольстве в Москве» и так далее.
В портфеле ЦРУ – книги предателей и перебежчиков из Советского Союза, «мемуары» бывших агентов американской разведки, телевизионные передачи и кинофильмы, подготовленные с участием людей, напрямую связанных с ЦРУ, и по сценариям, подсказанным американской разведкой. На службе этой кампании – средства массовой информации, влиятельные и политически ангажированные журналисты и публицисты. Подключается и «тяжелая артиллерия» – руководящие государственные деятели США, вплоть до президента. Тут излюбленная тематика: «советская угроза», «активные мероприятия КГБ в мире», «нарушения прав и свобод» и тому подобное.
В восьмидесятых годах ЦРУ, подхлестываемое Уильямом Кейси и обильно субсидируемое щедрыми вливаниями из госбюджета, развернуло фронтальное наступление на спецслужбы нашей страны. Главный удар направлялся на советских разведчиков, работающих за границей. И он был, к сожалению, небезуспешным. В шпионских сетях Вашингтона оказались несколько сотрудников заграничных подразделений КГБ и ГРУ. Одни, обуреваемые тягой к обогащению, соблазнились на предложенное им вознаграждение в обмен на шпионские услуги. Другие (их было ничтожно мало), недовольные условиями работы в наших спецслужбах, тем, как складывалась их личная жизнь в Советском Союзе, прельстились на обещанные им «блага» в США. Третьи, попав в разработку американских спецслужб, сделались жертвами комбинаций, в том числе с подводом к ним агентов-женщин и последующего шантажа.
Далеко не все из завербованных американскими спецслужбами за границей сотрудников КГБ и ГРУ давали согласие на контакт с резидентурой ЦРУ в Москве. Это, пожалуй, уже известный нам агент «Весы» – Леонид Полещук, а также сотрудник ГРУ Владимир Васильев, имевший в Лэнгли псевдоним «Согласие», и Дмитрий Поляков, также разведчик ГРУ («Топхэт»). Можно вспомнить еще сотрудников советской военной разведки Попова и Филатова, разоблаченных органами КГБ в шестидесятых-семидесятых годах. Среди известных мне агентов Центрального разведывательного управления из числа сотрудников советских спецслужб, завербованных в восьмидесятых годах, были раскрыты органами государственной безопасности СССР и понесли заслуженное наказание по суду, кроме названных выше, Геннадий Вареник («Фитнес»), Валерий Мартынов («Джентил»), Сергей Моторин («Гоз»), Владимир Пигузов («Джогер»), Геннадий Сметанин («Миллион»), Борис Южин («Твайн»), Вячеслав Баранов («Тони»). Один сотрудник КГБ в посольстве СССР в Греции, Сергей Бохан («Близард»), опасаясь разоблачения, бежал за океан и получил там убежище у своих хозяев.
Теперь я хотел бы, в меру своей осведомленности, коснуться некоторых утверждений, содержащихся в целом интересной книге бывшего первого заместителя председателя КГБ СССР Ф. Д. Бобкова «КГБ и власть». Раздел «Агенты ЦРУ на Лубянке» как раз и посвящен проникновению ЦРУ в наши спецслужбы. Думаю, не может быть никаких возражений, что «спецслужбы нелегко переживают удары противника, немало таких ударов пришлось перенести и КГБ». Бесспорно и то, что «взаимопроникновение в систему иностранных разведок – естественный процесс, мы внедрялись в спецслужбы западных стран, они – в наши». Но совершенно нельзя согласиться с утверждением о том, что «возможность проникновения противника в наши спецслужбы, к сожалению, недооценивалась – как в службы разведки, так и контрразведки. Даже зная о каких-то настораживающих деталях, органы безопасности допускали беспечность. В КГБ на всех уровнях не желали серьезно думать, что такое может случиться… Разоблачение нескольких сотрудников КГБ, работавших на противника, таких, как Полещук, Моторин, Вареник, Южин, – воспринималось как невероятное ЧП. Но это в разведке. Контрразведка жила спокойно».
По моему мнению, автор книги «КГБ и власть» глубоко ошибается. В управлении контрразведки Первого главного управления и мы, во Втором главном управлении КГБ, прекрасно понимали, что иностранные разведки, и в первую очередь ЦРУ, стремятся и будут стремиться к тому, чтобы проникнуть в органы государственной безопасности СССР. И располагали на этот счет исчерпывающей информацией. Может быть, такие настроения и были у некоторых руководителей КГБ, и они, эти настроения, так сказать, эмоционально могли отражать отношение к фактам предательства, когда они случались. Практика же советской контрразведки опровергает недооценку возможности агентурного проникновения иностранных разведок в спецслужбы СССР, недооценку пренебрежительного отношения к проверке сигналов по этой непростой и болезненной проблеме, которые поступали по различным каналам. В том числе и по каналам, специально создаваемым для этих целей. Обо всем этом свидетельствуют оперативные и следственные дела на разоблаченных американских шпионов Попова, Пеньковского, Филатова, Григоряна – Капояна, Иванова, Полещука, Васильева и других. Да и известное ныне дело агента Полякова, генерала ГРУ, арестованного в 1986 году, – пример отношения контрразведки к поступившему еще в конце семидесятых годов сигналу. То, что разработка этого предателя затянулась, – вина одного из бывших руководителей КГБ, не пожелавшего дать санкцию на реализацию разработки на том основании, что «советский генерал не может быть шпионом». Количество примеров, когда органам государственной безопасности приходилось вести разработку сигналов о предательстве сотрудников КГБ, к сожалению, возрастет, если говорить не только об американской разведке.
И, наконец, странным и крайне спорным выглядит еще одно утверждение бывшего первого заместителя председателя КГБ на эту тему. Оно касается дела майора Шеймова, сотрудника шифровальной службы КГБ, который, как выяснилось позднее, был завербован американской разведкой во время его заграничной командировки и был тайно вывезен ЦРУ из Советского Союза в 1980 году. «Кто знает, – задается вопросом автор книги «КГБ и власть», – если бы из случая с Шеймовым были сделаны необходимые выводы, может быть, не удалось бы у всех на глазах бежать из страны Гордиевскому».
Поясню: Гордиевский – полковник, сотрудник Первого главного управления КГБ, был завербован на шантаже в Копенгагене разведкой Великобритании Сикрет интеллидженс сервис. С моей точки зрения, между делами Шеймова и Гордиевского в том, что касается их побега из СССР, нельзя ставить знак равенства. И разницу эту нельзя не учитывать. Гордиевский серьезно подозревался в связи с СИС, побег его из Советского Союза был действительно стечением крайне неприятных для КГБ обстоятельств, возможно, результатом нечеткой работы тех подразделений, которые вели его разработку. В то же время Шеймов в разработке не был, и никаких подозрений в отношении его не имелось. Резидентура ЦРУ в Москве мастерски провела акцию по конспиративному выводу агента из нашей страны. Видимо, ему были выданы заранее фиктивные документы на иностранцев, по которым он и его семья покинули СССР. Позднее руководитель резидентуры ЦРУ в 1991–1993 годах Дэвид Ролф признавался (или умышленно дезинформировал своего собеседника?), что провел конспиративную встречу с Шеймовым перед его побегом. Если это было действительно так, то с контрразведки, и прежде всего с возглавлявшегося тогда мною первым отделом Второго главного управления, не снимается ответственность за то, что не удалось перехватить операцию посольской резидентуры по организации выезда Шеймова из Советского Союза. Но это была бы уже одна из тех неудач, которых, по-видимому, было трудно избежать в острейшем противостоянии спецслужб двух наших государств. И, конечно, это не могло повлиять на пресечение побега Гордиевского.