— Но ты избежала похоти?

— Да, — грустно ответила ему девушка.

— Благослови тебя Бог, дитя мое. Ты помогла мужу избежать похоти?

— Да, я так думаю.

Он схватил грязными, изуродованными руками ее ручки.

— Дважды, трижды благословенная. Ты уже идешь по дороге к святости и возьмешь его с собой в тот небесный удел. Теперь помолись со мной, чтобы Господь дал тебе силы. Господи, услышь нас…

Имоджин вздохнула и подумала, что, если они станут читать литанию, все будет продолжаться так долго, что у нее потом будут жутко болеть колени.

* * *

Фицроджер помчался на крыльях любви в башню. Он пытался позабыть об отношениях, сложившихся между ним и его невестой, и ему стало неприятно, когда он не нашел Имоджин в комнате. Там не было ничего, что напоминало бы о ее присутствии, — ни клочка ее одежды, ни расчески. Ни даже длинного золотистого волоса на подушке.

Где же она? — подумал Фицроджер. Он выбежал из покоев и по винтовой лестнице взбежал в чудесную комнату, где раньше жила Сокровище Каррисфорда. Даже без гобеленов и без драгоценного стекла в окнах покои сияли, как великолепная оправа для драгоценного камня, как бы символизируя ее жизнь до катастрофы. Неудивительно, что она себя здесь так чудесно чувствовала.

Потом у него застыло лицо, и он подумал: если ей хочется иметь красивые покои, то она их получит, но только вместе с ним.

Монотонные голоса, произносившие слова молитвы, донеслись до него из-за двери.

— Укрепи и сохрани нас в твоей священной службе… — гнусавил мужской голос.

— Молим тебя, услышь нас. Просвети наш разум и навей святые мысли… — отвечала Имоджин.

— Молим тебя, услышь нас, — вторил ей священник.

Фицроджер от досады стукнул кулаком по каменной стене. Потом повернулся и отправился в свои покои. Ему было жаль жену, и он просто кипел от возмущения. Ему хотелось задушить этого святошу, который старался внушить Имоджин чувство вины.

Когда Фицроджер оказался в покоях, он осмотрел себя и покачал головой. Может, и лучше, что его сейчас не видела Имоджин. Они хорошо поохотились, и теперь от него несло кровью, потом и внутренностями убитых зверей. Такой запах еще сильнее оттолкнет от него неженку невесту.

Во дворе замка была мыльня с корытами, и слуги приносили туда горячую и холодную воду. Наверное, после охоты лорд Бернард мылся там, не заходя в главную башню. Там сейчас резвились Генрих и его рыцари, которым помогали мыться шлюхи из Хирефорда. Тайрон не собирался присоединяться к ним, ему было тяжело выдерживать их скабрезные шуточки.

Фицроджер приказал принести корыто в покои. Он быстро разделся и, пока ждал воду, крепко задумался.

Что ему делать с женой? Конечно, лучше всего выгнать из Каррисфорда святошу Фульфгана, но он обещал Имоджин, что она сама станет распоряжаться в замке. Теперь ему придется сдержать слово.

Самым важным был вопрос, сможет ли он сегодня ночью, несмотря на ее протесты и мольбы, довести дело до конца.

Он отступал, когда ее тело напрягалось при малейшей попытке проникнуть в нее. Конечно, можно овладеть ею силой, но что будет потом? Когда Фицроджер представлял себе, какую причинит Имоджин боль, он ощущал, что словно железная рука сжимала его горло.

Но положение вещей было не в их пользу. Генрих мог доверить власть в этой части Англии только ему, и король, безусловно, посчитал бы, что его друг и вассал должен добиться своего любой ценой.

Фицроджер начал размышлять о том, как убедить ее вернуться в эти покои. Если они желали скрыть существующее положение вещей, это совершено необходимо.

Видимо, что-то было с ним не в порядке.

Слуги принесли воду и корыто, искоса, но уважительно разглядывая его обнаженное, все в шрамах тело. Когда Имоджин впервые увидела его голым, она не отвернулась, но так было раньше. Ведь потом она отказывалась даже смотреть на него.

Тайрон отослал слуг прочь и со вздохом облегчения опустился в горячую воду. Он мылся и продолжал обдумывать свои дальнейшие действия.

Предположим, что они станут спать отдельно. Это будет выглядеть довольно странно, но его это мало волновало. Он долго жил в среде легкомысленного окружения Генриха, да и его репутация доблестного воина никому не позволит сомневаться в его мужских возможностях.

Все они, наверно, умерли бы со смеху, если бы узнали, что его невеста после брачной ночи осталась девственницей! Ну, не совсем уж и девственницей…

Он откинул назад голову, закрыл глаза и стал вспоминать чудесные и в то же время болезненные моменты, когда Имоджин извивалась от страсти при каждом его прикосновении. Потом он припомнил, что последовало после откровенной попытки продемонстрировать свою власть.

Дверь отворилась, и Фицроджер сразу же открыл глаза.

Имоджин вся зарделась, увидев его моющимся. В ее руках была целая кипа одежды.

— О, простите, милорд, — сказала она, попятилась и столкнулась с девочкой, которая шла за ней, держа в руках маленький сундучок.

— Входи, — сказал Тайрон. — Ты забыла, что мы женаты.

Он ощутил удивительное облегчение. Имоджин просто переносила в эти покои свои вещи и не собиралась покидать его.

Не глядя на него, Имоджин вошла в комнату и положила одежду, приказав прислуге поставить сундучок подле стены. Она, прелестно порозовевшая от смущения, с развевающимися роскошными волосами, выглядела сегодня просто чудесно. Но все еще оставалась девственницей.

Некая часть его тела немедленно пожелала исправить эту ошибку, но он никогда не подчинялся таким мимолетным порывам, а сейчас, хотя он почти физически ощущал ее теплое шелковистое тело под руками, тем более не время было поддаваться слабости…

Тайрона забавляла ее скромность даже тогда, когда ночью она лежала подле него совершенно обнаженная. Интересно, что это было: врожденная сдержанность — он никогда раньше не имел дело с благородной леди — или результат новых наставлений священника?

Имоджин опять направилась к двери.

— Я вернусь через…

— Останься! — произнес Фицроджер. Фраза прозвучала как приказ, хотя он не желал этого, но девушка все же остановилась.

— Ты можешь идти, — приказал он служанке.

Девочка с широко раскрытыми глазами закрыла за собой дверь. Имоджин застыла на том месте, где ее застал его окрик.

— И что теперь мне делать? — спросила она.

— Не потрешь ли ты мне спину? Она, волнуясь, приблизилась к корыту. Сокровищу Каррисфорда при наличии множества слуг никогда не пришло бы в голову кому-либо тереть спину.